Из фб, спасибо собравшему!
Начало «ложной религии» — неумение радоваться, вернее — отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться. И только по отношению к ней — правильны, подлинны, плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и смирение. Вне этой радости — они легко становятся «демоническими», извращением на глубине самого религиозного опыта. Религия страха. Религия псевдосмирения. Религия вины: все это соблазны, все это «прелесть». Но до чего же она сильна не только в мире, но и внутри Церкви… И почему-то у «религиозных» людей радость всегда под подозрением. Первое, главное, источник всего: «Да возрадуется душа моя о Господе…» (Пс.34:9). Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает.
Чувство вины, морализм не «освобождают» от мира и его соблазнов. Радость — основа свободы, в которой мы призваны «стоять» (Гал.5:1). Где, как, когда извратилась, замутилась эта «тональность» христианства или, лучше сказать, где, как и почему стали христиане «глохнуть» к ней? Как, когда и почему вместо того, чтобы отпускать измученных на свободу, Церковь стала садистически их запугивать и стращать?
И вот идут и идут за советом (сегодня — с 7.30 утра, а сейчас десять: исповедь, разговор, разговор, разговор — итого четыре человека с проблемами, не считая просьб о встречах на будущее). И какая-то слабость или ложный стыд мешают сказать каждому: «Никаких советов у меня нет. Есть только слабая, колеблющаяся, но для меня несомненная радость. Хотите?» Не хотят. Хотят разговоров о «проблемах» и болтовни о том, как их «разрешать». Нет, не было большей победы диавола в мире, чем эта «психологизация религии». Доказательство: все что угодно есть в психологии, одно в ней абсолютно невозможно, немыслимо и недопустимо: радость….
По-моему, все простит Бог кроме «безрадостности», которая состоит в забвении того, что Бог сотворил мир и спас его… Радость эта — не одна из «составных частей» христианства, это его «тональность», пронизывающая собой все — и веру, и «мироощущение». Там, где нет радости, христианство, как и религия, становится «страхом» и потому — мучением. Но ведь даже о падшести мира (срединный член моей «триединой интуиции»: Творение — Падшесть — Спасение) мы знаем только из знания его сотворенности и его «спасенности» Христом. И плач о падшести не убивает радости, вымогающей в «мире сем» — всегда, все время -«светлую печаль».
«Мир сей» — веселится, но он как раз безрадостен, ибо радость (в отличие от того, что американцы называют fun) может быть только от Бога, только — свыше. Но потому и христианство вошло в мир как радость. Не только радость о спасении, но спасение как радость. Только подумать — мы каждое воскресенье «трапезуем» со Христом, «за Его трапезой, в Его Царствии», а потом погружаемся в свои «проблемы», в страх и мученье… Бог спас мир радостью, «но печаль ваша в радость будет», «и радости вашей никто не отнимет от вас…» (Ин.16:20, 22). …
Сила греха не в соблазне очевидного зла, а в скованности души всякой мелочью, страстишками, в невозможности для нее, души, «невозбранно дышать небом…» («И небом невозбранно дышит / Почти свободная душа» — В. Ходасевич). Но чтобы бороться с этим — недостаточно «просто призывать к церковности и молитве. И церковность может быть, и часто бывает, мелочной, и молитва — эгоцентрической. Всегда все тот же вопрос: о «сокровище сердца». О том, в чем — радость… Без радости и церковность, и молитва как-то безблагодатны, ибо их сила — в радости. Религия стала синонимом «серьезности», несовместимой с радостью. И потому она так слаба. От нее хотят ответов, мира, смысла, а она только в радости. Это ее ответ, включающий в себя все ответы. …
Мой «богословский» вопрос: почему видение, опыт, передаваемые, раскрываемые в богослужении Церкви (например. Страстная седмица), давно уже не «формируют», не определяют собою ни богословия, ни благочестия? Думаю об этом каждый день, стоя на светозарных, пасхальных Литургиях этой недели. Люди, православные, с одной стороны, — «любят» все это, а с другой — не живут этим. Почему? Богословие — потому, мне кажется, что оно не знает, что делать с «опытом», «радостью», «прозрачностью», то есть таинством в подлинном, эсхатологическом смысле и содержании этого слова. А «благочестие» — потому, думается, что оно насквозь пропитано религиозным эгоцентризмом. «О Тебе радуется, благодатная, всякая тварь» — тут все дело в радовании о другом, в любовании другим, и это значит — в «онтологическом» смирении, которое одно делает это радование, это любование возможными, а вот этой-то обращенности на другого, на другое — на Бога, человека, мир — и нет в «религиозности». Христианство дарует свободу и требует от человека свободы: свободы прежде всего от порабощенности собою, свободы зрения, слуха, обращенности ума и сердца. Ибо только в этой свободе загорается «радость о…», любованье, только в ней все становится прозрачным и восстанавливается утраченная в «первородном грехе» целостность. Историческое благочестие — это, по сути дела, «узость и теснота». И оно отравляет «церковность» больше, чем что-либо другое… Все в мире «скучно», пока не коснется его луч Духа, радости, свободы… Пока луч этот не сделает всего «прозрачным», и тогда душа «поет»: «О Тебе радуется…»
