1952 – 2018
Биография его чем-то похожа на биографию о. Ианнуария Ивлиева. Оба окончили физфак ЛГУ (только о. Сергий был на десять лет моложе), оба в 1970-е годы отправились в романтическое паломничество в Церковь, стали священниками, дружили, вместе работали в 90-е годы над переводом Нового Завета на русский — и умерли с разницей с месяц.
На протяжении нескольких десятилетий о. Сергий возглавлял русский приход в Амстердаме. Его церковь стала центром притяжения для российских эмигрантов, стажеров, студентов, живших в Голландии, независимо от их национальности, вероисповедания и под. Он открыл школу при церкви, где преподавали русский язык, историю русской культуры, для желающих – Закон Божий. Эти занятия были дополнительными к голландской школе. Первые годы занятия проходили в доме родителей его жены, Aliona Ovsiannikova-Voogd в центре Амстердама. Как мне помнится, большая часть учеников, как и их родители, не имели отношения к Церкви, но здесь они могли общаться с учителями и друзьями на родном языке и им было хорошо.
Я близко познакомился с ним в 1994-1995, когда стажировался в течение года в Амстердамском университете (VU). Именно там, в Амстердаме, мой сын Iwan Seleznev пошел в первый класс – в голландскую школу Монтессори и русскую школу о. Сергия. Маша Мария Пименова (Maria Pimenova) вела у начальных классов (в том числе у нашего сына) русский язык. Дважды в год все ученики вместе с о. Сергием и преподавателями на несколько дней выезжали за город. Это был праздник…
За несколько месяцев до смерти о. Сергий выпустил в России книгу под названием «Книга про свободу». В ней он вспоминал:«Мне выпал особый случай узнать о свободе. Повезло. Меня посадили в тюрьму. Это было во время службы в армии, в самом начале 70-х, по причине явно натянутой – «пропаганда американского образа жизни» и «непослушание начальству»… Оно рассчитывало, что я вернусь в строй «нормальным советским солдатом» – например, не буду обсуждать с другими неположенных вопросов.
Однако именно в тюрьме ко мне пришла свобода. Точнее, я в ней родился – в свободе. Вопреки всякой логике, вопреки очевидности страха. Ведь страх – это главное, что случается с тобой в тюрьме, в состоянии несвободы. Но оказалось, что если в страх хорошенько и напрямую всмотреться, то ему от этого становится не слишком приятно. Страх хочет уйти. И тогда остается территория, на которой может родиться свобода…»
Да найдет он то, что искал.
===============================
В армии будущий протоиерей Сергий Овсянников на 3 месяца попал в одиночную камеру в тюрьме. Без людей и книг у него оставалось только одно занятие – думать. Как в такой ситуации он смог обрести свободу и прийти к вере, отец рассказал в интервью Джиму и Нэнси Форест.
Джим Форест: Я помню, что пребывание в тюрьме стало поворотным моментом в вашей жизни…
– Я дважды попадал в тюрьму, пока служил в армии. В первый раз меня обвинили в пропаганде американского стиля жизни. На самом деле, это было неправдой – я почти ничего не знал об американском стиле жизни. Что я мог сказать о нем? Меня также обвиняли в неповиновении. Это как раз было правдой, я был непокорным для властей.
Поэтому меня отправили в тюрьму, сначала всего на несколько недель. Там было хорошо, я сидел с другими людьми и мы постоянно общались. Но когда мы пошли работать, нас сопровождал человек с автоматом. Это было не очень приятно.
В то время я понял, что за нами всегда следует такой солдат с автоматом, только обычно он невидим. В нормальной жизни ты не видишь его, но где-то внутри тебя он контролирует, что ты думаешь и что говоришь, контролирует твое поведение. Ты должен стать своей личной стражей, личным цензором. Ты должен подчиняться системе.
Джим Форест: И это все основано на страхе….
– Фактически тюрьма должна создать атмосферу страха. В какой-то момент я поделился этой мыслью с другим заключенным, а он рассказал представителю администрации. В итоге меня посадили в одиночную камеру.
Я провел там 3 месяца. Это было очень сложно, вы там ничего не можете делать. Невозможно спать – пол мокрый. Невозможно читать – нет книг. Невозможно писать – нет ручки и бумаги. Есть только четыре стены и все.
Джим Форест: И нет окна?
– Да. В камеру попадал солнечный свет, но окно было слишком высоко, чтобы выглянуть в него. Поэтому все, что человек может делать в той ситуации – думать.
Тогда я понял, что не знаю, как думать. Мне казалось, что это очень просто. Я был физиком, поэтому думал о науке, о физических законах, формулах. Но через несколько дней, возможно, неделю, эти темы были исчерпаны. Закончены!
Затем наступает необходимость действительно думать, но я не знал, как. Потом что-то случилось. Я стал думать о свободе. То, что произошло дальше, очень сложно описать. Возможно, я могу сказать, что был свет. Я услышал слова «Свобода – это Бог». Но, и это очень большое «но», я ничего не знал о Боге. Я не верил в Бога! (смеется) Это была проблема – свобода в Боге, а я не верю в Бога.
Но похоже Бог верил в меня. Я почувствовал радость. Позже я понял, что эта радость была сравнима только с тем чувством, которое вы испытываете в Пасхальную ночь. Я осознал, что то состояние, в котором мы входим в Пасхальную ночь, должно быть естественным состоянием человека. На самом деле многие испытывают это чувство во время пасхальной службы, но мы теряем его снова и снова, некоторые через несколько часов, другие через пару месяцев.
Я испытал эту радость в одиночной камере тюрьмы. Она была неописуема и невероятна. Я перестал бояться – это было самым важным. Я осознал, что даже если меня отправят в трудовой лагерь, это не имеет значения. Это не важно, потому что я свободен. Конечно, со временем я понял, что свобода не дается просто так, вы должны взять ответственность за нее. Вы должны что-то делать с ней в каждый момент своей жизни.
В любом случае это было началом. Я понял, что должен знать о Боге, должен читать Евангелие (тогда достать его было сложно). Но это было реальное начало моей жизни.
Найти путь в Церковь было намного сложнее. Это было начало 70х, не так много церквей было открыто и за ними внимательно следили.
Нэнси Форест: В тюрьме вы поняли, что есть вещи, которые никто не может отнять у вас?
– Безусловно. Они не могли отнять у меня свободу. Они могли делать что угодно с моим телом, но я больше не боялся.
Джим Форест: Что случилось тогда, когда вы были в одиночестве?
– Сначала меня хотели отправить в трудовой лагерь, но потом до них дошло, что у них нет оснований для обвинений. Тогда они решили поменять курс и отправили меня на курсы для офицеров на 6 месяцев.
Вместо того, чтобы быть хорошим солдатом, они сделали из меня плохого офицера!
Школа была замечательная. Я много времени проводил в библиотеке и нашел там запрещенные книги, в том числе «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. К счастью для меня библиотекари не успели избавиться от них.
Джим Форест: Я заметил, что в ваших проповедях вы часто используете слово свобода.
– Да, иногда люди шутят над тем, как часто я говорю о свободе.
Это такая важная тема. Это то, что мы потеряли в Эдемском саду. Это центральная вещь в истории Адама и Евы. Это то, с чего начались все проблемы.
Съев запретный плод, они пытались скрыться от Бога. Бог сказал Адаму: «Где ты?». И Адам ответил: «Я слышал твой голос в саду и испугался».
Так впервые в Библии идет речь о страхе. В месте свободы Адам и Ева испытали страх. Человеческая природа была повреждена. Мы все повреждены.
Мы не рождаемся свободными, но у нас есть шанс найти путь к свободе. В жизни бывают сложности, но у нас есть шанс на успех. Христос ждет нашей свободы, он хочет, чтобы люди были свободны. Конечно, он принимает и других людей тоже, но хочет именно свободных.
Нэнси Форест: Как христиане мы можем сказать, что без Христа нет истинной свободы. Парадокс в том, что Христос принимает только свободных людей. Что идет прежде?
– Прежде идет икона. Каждый человек – икона Божья. В Книге Бытия мы читаем «Создадим человека по образу Нашему». Греческое слово для изображения – икона. Это любимая тема митрополита Антония (Блума). У всех есть эта икона, но она повреждена. Жизнь дается человеку, чтобы восстановить икону. С помощью Христа вернуться к свободе.
Джим Форест: Миротворчество – это удаление темного слоя, который закрывает икону…
– Вот почему Христа так часто описывают как врача. Возможно, самая важная вещь, которую он делает – исцеляет сердца и открывает глаза. Одним из следствий является то, что мы начинаем видеть красоту. Одно из любимых высказываний митрополита Антония было «красота в глазах смотрящего». Что это значит?
Это не значит, что красота – это что-то, на что мы можем влиять. Да, вы должны открыть глаза, но не только их. Вы должны расширить свое сердце. Иначе мы видим красоту только частично или совсем не видим ее. Если сердце слишком узкое, красота, которую мы видим, будет казаться уродством. То, что вы видите, зависит от вас – от вас и вашего духовного состояния.
Источник: блог Джима и Нэнси Форест
Перевод Анны Резниковой
======================
На «Правмире» опубликовали фрагмент книги:
Мне выпал особый случай узнать о свободе. Повезло. Меня посадили в тюрьму. Это было во время службы в армии, в самом начале 70-х, по причине явно натянутой – «пропаганда американского образа жизни» и «непослушание начальству». Про американский образ жизни я почти ничего не знал, а «непослушание» и правда было весьма распространенным явлением. На самом деле причина в таких случаях была не важна. Важен был результат.
Результат был нужен моему армейскому начальству: оно рассчитывало, что я вернусь в строй «нормальным советским солдатом» – например, не буду обсуждать с другими неположенных вопросов.
Однако именно в тюрьме ко мне пришла свобода. Точнее, я в ней родился – в свободе. Вопреки всякой логике, вопреки очевидности страха. Ведь страх – это главное, что случается с тобой в тюрьме, в состоянии несвободы. Но оказалось, что если в страх хорошенько и напрямую всмотреться, то ему от этого становится не слишком приятно. Страх хочет уйти. И тогда остается территория, на которой может родиться свобода…
***
Нередко под «свободой» понимают жизнь, очищенную от любого давления и освобожденную от проблем. Однако свобода, о которой я буду говорить, – это нечто другое. Это – переход в иное состояние. Это состояние довольно трудно объяснить словами.
Например, мы знаем: Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22: 39). И иногда мы делаем такое усилие – полюбить ближнего. Но обычно все наши усилия разбиваются – ближний оказывается не таким, как нам хотелось бы, и полюбить его не получается. Почему? Потому что мы его видим не так, как его видит Бог. А состояние свободы – это когда человек видит себя и других такими, какими их видит – и любит! – Бог. Это в идеале.
Или такой момент. Для нас мир вокруг состоит из проблем. А в состоянии свободы мир переворачивается – из него уходит бесконечное напряжение, постоянные обязанность и потребность эти проблемы решать. Можно сказать, что в состоянии несвободы человек видит проблему, в состоянии свободы – творческую задачу украсить этот мир.
Проблемы – это как решетка на окне: ты смотришь на весь мир из тюрьмы. К примеру, вы – родители подростка. Он ведет себя неадекватно, с ним сложно, он кричит, он делает не то, что должен, и т. п. Вы чувствуете себя в собственном доме как в тюрьме. Человек, который находится в состоянии несвободы, видит и слышит только проблему, которую непонятно как решать. Человек, перешедший в состояние свободы, увидит мятущегося подростка, которого, может быть, просто нужно обнять и погладить по голове.
Человек в состоянии свободы видит свою связь с другими на качественно ином уровне. Он будет делать что-то «не для того, чтобы», а потому, что «нас что-то зовет».
Если мы будем честными перед собой, то увидим, что часто делаем что-то из желания соответствовать чужим ожиданиям. Состояние свободы мы путаем с состоянием обязанности, которое в свою очередь рождается из страха. А страх – главный враг свободы.
Человек, однажды потеряв свободу, всеми силами пытается ее снова обрести. Потому что в этом – в свободе – его природа и его предназначение. Но очень, очень часто он идет по ложному пути. Работает локтями и расчищает вокруг себя пространство – в результате вместо свободы находит одиночество. Или – полагает, что свобода тождественна справедливости. Об эту стену часто бьются те, кто занимается поиском свободы политической.
Путь к свободе – это путь в лабиринте. Много шишек можно набить по дороге.
Но конечный пункт стоит того.
Потому что свобода равна радости. Свобода равна творчеству. Свобода равна любви.
***
В советское время была популярна книга «Повесть о настоящем человеке» автора Бориса Полевого. Герой повести, летчик Алексей Мересьев, был сбит фашистами в воздушном бою. При падении самолета он чудом остался жив, но его ноги были покалечены. Он оказался один в зимнем лесу без всякого пропитания, со ступнями ног, кости которых были раздроблены. Шансов выжить в такой ситуации практически не было. Но летчик встал и пошел, преодолевая с каждым шагом дикую боль и голод… Позже он, потеряв обе ноги, уже на протезах, преодолев сопротивление медицинской комиссии, возвращается в летный полк и продолжает сражаться с заклятым врагом – с фашистами.
Человек преодолел боль, преодолел свою усталость и голод, преодолел физическую потерю ног и вернулся к «норме» жизни, а потому и получил звание «настоящего человека». На этом примере в советское время воспитывали всех нас: ты должен победить себя! Хочешь ты или не хочешь – но вставай и делай! Не можешь? Тогда стисни зубы и ползи вперед, перешагнув через «не могу». Это была боевая романтика, перенесенная в повседневную жизнь.
Мы – народ – верили такой романтике и совершали подвиги, трудовые и боевые, всякие, ибо всякое случалось в той советской жизни. Нашими героями, кроме летчика Мересьева, были Павка Корчагин из повести «Как закалялась сталь» и «советский писатель» Джек Лондон с его любовью к жизни. Покоя было мало, покой нам только снился. Мы жили не столько реальностью, сколько лозунгами, один из которых был: стисни зубы, и пусть они крошатся, но ты преодолей себя и ползи!
Во всей этой ситуации была вещь, о противоречивости которой поначалу мы не задумывались и заметили эту странность намного позднее. А именно, для моего круга «начинающих христиан» со временем стал важным не изначальный вопрос – «как победить себя?», а другой: если такой нешуточный бой идет внутри человека и если внутри нас самих один человек побеждает другого, то как отличить, кто из них «настоящий»?
Я не могу сказать, что ситуация преодоления своей пассивной стороны была плохой школой жизни: преодолевать расслабленность, нерешительность или нежелание действовать, не соглашаться на депрессивную жизнь «овоща» – это, действительно, было хорошо. Но что было вовсе не так хорошо – так это то, что общая атмосфера настраивала на постоянное избиение какого-то внутреннего врага (впрочем, и внешнего тоже. Мы дрались во сне и наяву).
Мир был поделен на своих и врагов. Мы редко осознавали, что врага, который сидит внутри тебя, скорее надо пожалеть, чем избивать в кровь и до потери сознания. Почему надо относиться к нему по-другому – об этом чуть ниже. Но вопрос о правомерности такого избиения встал для меня одновременно с вопросом о вере.
Повернуться к вере – в этом тоже было преодоление инерции, ведь надо было преодолеть сложившееся общее мнение, что верующим в советском государстве быть просто неприлично. Только малоумки могли клюнуть на выдумки попов – таково было стандартное мнение. Лозунг отношения к верующим провозгласил еще Остап Бендер: «Вы не в церкви, здесь вас не обманут».
Но преодоление советских стандартов в конце концов произошло, и пришло понимание, что лозунги лишь только подменяют жизнь, а жизнь надо осуществлять. Настоящая жизнь еще не сводится к преодолению физической боли и физического голода. «Настоящий человек» – летчик Маресьев – еще не есть настоящий в том смысле, что главная задача его жизни, как это выразил он сам, была «бить врагов». Не враги должны определять жизнь человека.
Человека определяет что-то более глубокое – возможно, его призвание, – такими были мои размышления.
Постепенно я утвердился во мнении, что человек должен становиться человеком и без своих врагов. Более того, если душа человека находится в постоянном бою, то ему далеко еще до того «настоящего», о котором говорил Чехов.
Настоящая кровь должна течь в жилах, а не только проливаться в бою.
***
При стяжательстве какая-нибудь «штука» занимает место не только в пространстве, но и в душе человека. А ведь и пространство нашей души ограничено: как только наступает переполнение, тогда сразу и вещи и люди, которых наша душа не может вместить, кажутся уродами. Это интересная тема, и мы коснемся ее в дальнейшем, когда будем говорить о свободе и творчестве.
В общем, чем больше ты имеешь вещей (а под вещами тут имеются в виду не только вещи материальные, но и, например, «друзья» по социальной сети), тем меньше у тебя свободы. Звучит банально по отношению к вещам, звучит маловероятно по отношению к знакомым, но попробуйте ограничить себя в желании иметь больше вещей и друзей. Окажется, что это трудно сделать.
Приведу пример из собачьей жизни.
Врачи предписали мне прогулки: «дышите чаще, дышите глубже, у вас больные легкие». Дышу, гуляю по берегу моря – Северного, конечно, у нас в Голландии оно одно. Рядышком бегут две собаки. Одна побольше – собака и одна поменьше – собачонка. У каждой во рту по мячику – мячик маленький, теннисный, держать очень удобно. Каждая гордо несет свой мячик впереди хозяйки. Если собака мячик роняет, хозяйка подбирает его и бросает в море – найди и принеси, забава обычная для всех хозяек и собак.
Вот большая собака потеряла свою ношу, и мяч летит в волны. Обе собаки тут же бросаются вплавь, но маленькая собачонка, сделав еще только несколько бодрых гребков лапами, вдруг замирает на месте. В ее глазах видно неподдельное изумление – неожиданно она поняла, что тем мячиком, что в воде, ей не овладеть, даже если она опередит соперницу. Ведь у нее в пасти уже есть один мяч! А как же тот второй – желанный? А как же первый – ведь он уже мой?!
Я наблюдаю это замешательство в течение нескольких секунд. Насколько сейчас выразительны лицо и глаза у собачонки, такое выражение и мордой называть даже нельзя! Но вот замешательство прошло, и, поджав хвост, собачонка возвращается на берег. Соображение правильное и человеческое – лучше синица в руках и мячик в зубах, чем журавль в небе и два мячика, которые плавают отдельно от тебя. Но какое чувство горькой обиды в ее глазах! «Боже, какая чудовищная несправедливость в этом мире, иметь только одну пасть, когда мячиков два!»
Так вот это и есть аскетика в действии – понять не то, что пасть только одна – это будет всего лишь физиология, а то, что ты забыл спросить сердце: нужен ли мне еще лишний мячик, и не займет ли этот лишний то место в сердце, что было приготовлено для другого?
***
Мне недавно задали вопрос: революция – это способ получить свободу или потерять?
С одной стороны, человек имеет право высказываться, если ему что-то не нравится в действии власти, и протестовать. С другой – все революции в результате приводят к трагедии. Попытка скачка, прыжка, игра массами порождает еще большее зло.
Думаю, для начала надо понять, что такое революция по сути. Если «эволюция» – это постепенное развитие, в том числе раскрытие человеческого потенциала, то «революция» – это скачок, резкий переход к чему-то новому. В том числе – к новому ритму жизни, к новым возможностям, «к новому счастью». А возможен ли скачок к «новому счастью»? Не стоит забывать одну вещь, о которой писал Достоевский в «Записках из подполья», – всегда найдется кто-то, кто скажет: «А я не хочу быть счастливым». А революция, в общем, занимается тем, что «делает счастливыми» всех, кто согласен. А кто не согласен, тех она, уж извините, вынуждена уничтожить. Стоит ли этого такая свобода?
Но, на мой взгляд, идеальная революция возможна. Это переход от старого к новому внутри себя. Это внутренняя революция, которая должна иметь место в каждом из нас. Вот что должно произойти прежде, чем мы выйдем на площадь. И если человек начнет с себя, он и внешнее увидит в другом свете. Он увидит, что, чтобы что-то изменить, нужно это полюбить!
Невероятно сложно полюбить то, что нам кажется несправедливым, жестоким или ужасным. Но зато это – переход к творчеству.
В истории была единственная идеальная революция – это пришествие Христа. Он изменил мир, любя его. Но Он пришел не для того, чтобы воцарилась справедливость, а для того, чтобы человек почувствовал любовь.
===================
Протоиерей Сергий Овсянников родился в Ленинграде в 1952 г. Учился на физическом факультете Ленинградского государственного университета в 1969–1976 гг. В 1971–1973 гг. проходил обязательную службу в армии, служил в артиллерийской разведке. После армейской службы работал в НИФИ — Научно-исследовательском институте физики.
В 1980 г. поступил в Ленинградскую семинарию и окончил ее за два года. В 1986 г. окончил Ленинградскую духовную академию со званием «кандидат богословия». В 1987 г. был рукоположен во дьякона митрополитом Алексием (впоследствии Патриарх Алексий II). Служил в деревне Вырица. В 1989 г. проходил стажировку по библеистике в Лондоне.
В 1990 г. в Лондоне митрополитом Антонием Сурожским рукоположен во священника. Направлен на служение в Амстердам. С 1991 по 2004 г. работал в Объединенных библейских обществах консультантом по переводу Священного Писания. С 1994 г. является директором Русской школы в Амстердаме (в качестве волонтера). С 2004 по 2007 г. был безработным. С 2007 г. получает жалованье от амстердамского прихода (обычно православный священник в Голландии зарплаты от прихода не получает). С 1999 г. — настоятель Свято-Никольского прихода Русской Православной Церкви г. Амстердама. Отошел ко Господу в ночь на Рождество 7 января 2018 года.
