Митрополит Антоний Сурожский
7 февраля 1993 г.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Две недели тому назад мы слышали Евангельский рассказ о слепом человеке Вартимее (Мк 10:46–52), а в прошлое воскресенье — рассказ о Закхее (Лк 19:1–10).
Вартимей был слеп, вероятно, в течение всей своей жизни, или, может быть, в какой-то момент утратил видение всей красоты мира, человеческого лица, всего, что через творение Божие связывало его непосредственно с Богом, Который все сотворил. Он был слеп; и однажды мимо него проходила толпа, необычная толпа, не просто шумная толпа прохожих, но какая-то сосредоточенная, и ее средоточием был Господь Иисус Христос. Вартимей уловил необычайность этой толпы и спросил, вокруг кого она сплотилась. И, узнав, начал кричать о помощи, о том, чтобы ему освободиться от слепоты.
Как часто мы жили слепо! Или: сколько лет мы прожили слепыми, — слепыми к откровению Божию, явленному нам тварным миром; слепыми к красоте — не к внешнему качеству красоты, но к сиянию Божественной премудрости и через нее — Божественной красоты. Как часто мы смотрели на лица и никогда не видели, что эти лица — иконы Божии, которые должны относить нас к Богу, а не стоять между Богом и нами как искушение. Как часто Христос проходил так близко от нас, — а мы никогда не замечали Его присутствия, не замечали, что Он проходит мимо…
Задумаемся о себе и спросим себя не только, как часто мы бывали слепы в прошлом, но как мы слепы вот сейчас. Христос находится посреди нас; сознаем ли мы это? Христос встречает нас в каждом человеке; сознаем ли мы это? Один из Отцов пустыни сказал: “Кто видел брата своего, тот видел Бога своего”. Да, каждый человек — образ Божий, подлинный образ; поврежденный, как многие иконы, оскверненный или попорченный, испорченный иногда до неузнаваемости, и все же — образ Божественный.
А затем, на прошлой неделе, мы слышали рассказ о Закхее. Закхей преодолел другое искушение, так нам свойственное, искушение тщеславием. Тщеславие состоит в том, что мы привязываемся к вещам пустым и стараемся через их посредство завоевать восхищение других, тех, кто не имеет права судить, потому что они такие же пленники той же узости ума, той же узости сердца. Тщеславие, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, есть дерзость перед Богом и трусость перед людьми: желание не быть судимыми, не быть осужденными, но вызвать похвалу даже за то, что похвалы не заслуживает: лишь бы только похвалили!
И тогда я говорил, что мы должны обратить внимание на этот наш грех и спросить себя: насколько я завишу от суда человеческого, насколько я безразличен к суду моей собственной совести, а через нее и за ее пределом — к суду Самого Бога? В какой мере я ищу одобрения и восхищения за вещи, меня недостойные, не говоря о том, что они недостойны Бога?
Сегодня перед нами встает третий образ: мы стоим перед рассказом о фарисее и о мытаре (Лк 18:10–14). Мытарь знал свое недостоинство, знал, что недостоин предстать перед лицо Божие, но так же недостоин быть допущенным и в общество приличных людей, снискавших одобрение Божие. Он пришел к двери храма и не мог переступить порога, потому что знал, что в этом мире, опороченном, загрязненном, оскверненном человеческим грехом, кровью и злом во всех его видах, храм — это место, которое посвящено одному только Богу. Весь остальной мир, как сказал сатана, искушавший Христа, предательски отдан человеком в его руки. Но храм — это место, которое люди веры, хрупкие, но верующие, посвятили Богу, выделили из этой области ужаса для того, чтобы он был видением Божественной красоты, местом пребывания Того, Кто не имеет где главу приклонить в мире, украденном у Него и преданном в руки вражии.
И вот, стоя у притолоки, мытарь знал, что он принадлежит области зла и не имеет доступа в область Божию; и все же он чуял разницу, испытывал ужас о себе и чувство преклонения, благоговения перед Божественной областью. Он ударял себя в грудь и просил о помиловании, потому что не на что ему было больше надеяться или рассчитывать на другое.
А фарисей — тот стоял посреди храма, он вошел и встал там: он имел на это право. Почему? Не потому что он был человеком чистого сердца, но потому что он был верен каждому из формальных предписаний, установленных синагогой, как и многие из нас верны внешним правилам жизни, не проникающим даже сквозь нашу кожу, не достигающим до наших сердец, не дающим новой структуры, нового смысла нашему мышлению.
И вот, нам предстоят эти два человека, и Христос нас спрашивает: кто ты? Тот ли ты, который так глубоко чует святость Божию, что знает, что если только Сам Бог не сойдет до нас, чтобы исцелить и спасти нас — к Нему доступа нет? Или же мы — как фарисей, который мог бы сказать Богу, бросить Ему в лицо: “Я сделал все, что Ты предписал, Тебе нечего с меня взыскать!”. Мы не так дерзки, потому что у нас нет смелости даже на дерзость фарисея, и нет у нас его постоянства и его мужества быть так всецело верными жизни закона.
И вот, спросим себя: подражаем ли мы фарисею делом, внешней верностью всем принципам нашей христианской веры? А дальше — даем ли мы нашей вере преобразить наши сердца, управить нашу волю, просветить наш ум?
Вот задача, которую ставит перед нами Евангелие на эту неделю; продумаем это; и это будет еще одним шагом к тому, чтобы произнести над собой суд так, чтобы не быть осужденными. Аминь.
Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, № 35, 2003
