Любовь Пустовалова, студентка 1 курса Колледжа «Наследие»
Доклад на Студенческой конференции 23 мая 2023 года
С благодарностью Татьяне Александровне Касаткиной, доктору филологических наук, культурологу, религиоведу, писателю, за мысли, изложенные в её книгах и лекциях
Почему в Библейском колледже я решила говорить о чешских сказках? Моё знакомство с ними началось в 2017 году, когда я искала, что показать дочке, увидела в интернете фильм-сказку, полистала её (котик там бежал из сказочного мира в современный и обратно[1], а я это очень люблю, дальше объясню почему), а сказка на чешском языке, ничего не понятно, пришлось учить чешский, так как сказок у них более 800, а переведены из них единицы.
Так вот, про котика. Собственно, именно наличие иномирия – это то, с чего начинается любая человеческая религиозная мысль, самая её сердцевина, зерно, из которого потом вырастает множество разных концепций. То есть первое, что человеку необходимо, чтобы познать Бога, – это неудовлетворённость миром, в котором он живёт, осознание того, что он неправильный, что должно быть что-то другое, а сам человек в этом мире чужой. Я сама из неверующей семьи, но одно из моих ярких воспоминаний детства – это то, как я стою на ст. м. Октябрьская кольцевая у закрытых врат, за которыми голубое небо, потому что мама мне зачем-то сказала: «Там рай». Мама – некрещёная интеллигентка, ничего больше не объясняет, но я могу так стоять часами, и дай Бог таких переживаний детям, которые ходят каждое воскресенье в храм! Вероятно, что-то у меня внутри тогда происходило, благодаря чему потом я в 18 лет крестилась.
Так вот, это ощущение наличия иного мира и даёт нам сказка. Это иномирие – то, чего здесь нет, но оно на самом деле есть, просто его не видно, «двоемирие» Гофмана, одновременное присутствие здесь того, что зависит от самого человека – той самой веры в чудеса, благодаря которой дети так любят сказки (а теперь ещё и те, кто любит фэнтези).
Далее, подробней.
Во-первых, почему чешские:
- это наша современность (с 1920-х гг. по нынешнее время);
- в Чехии много настоящих замков, где проходят съёмки, налажен пошив исторических костюмов и т. д.;
- это славянская, понятная нам мифология, но практически западноевропейская культура (а значит, в общем-то, мировая);
- Чехия пережила такой же, как у нас период построения социализма и коммунизма, что, несомненно, наложило свой отпечаток на творчество сценаристов (желание выйти за рамки навязываемого материализма, где всё плоско и бессмысленно, и любовь к чудесам как проявление свободы от тоталитарного государства – «Девушка на метле» (1972) – прямо как у М. Булгакова в «Мастере и Маргарите».
Во-вторых, почему сказки:
1. Небольшой объём произведений (1–1,5 часа).
2. Добро и зло, как правило, поляризированы – для детей то, что надо, легко анализировать.
3. Это то, что действительно влияет на взгляды наших современников – как детей, так и взрослых (книги кто-то читал, кто-то нет, а рождественские сказки смотрит вообще всё население Чехии, это давняя традиция, есть рейтинги, отзывы, любимые артисты и т. д.); на сказках воспитывается уже не одно поколение).
4. Язычество и магическое мышление и сейчас очень распространено – и в христианских странах тоже. И речь сейчас в общем-то идёт о давней непрекращающейся борьбе язычества с христианством. Конечно, голос Бога могут услышать и язычники, у которых дело закона «написано в сердцах», и душа любого человека интуитивно тянется к Богу. Но в связи с тем, что Римо-Католическая Церковь в Чехии сейчас малопопулярна, страна это атеистическая (по опросам – 80% атеисты), всё самое прекрасное, что есть в людях и что они хотят передать своим детям, выражается в культуре. Сказки там везде – в книгах, играх, театре, телевизоре, это то, что формирует детское (и взрослое) мировоззрение.
То есть, с одной стороны, в сказках заметно влияние христианизации европейских и славянских стран, например, жуткие сказки братьев Гримм, переосмыслены по многим критериям (нет кровавых сцен; принцессу теперь просто так в жёны как награду не отдашь без её согласия), а с другой – живое и понятное язычество вместо навязываемой религии – мёртвой обрядности и образа Бога как жестокого верховного судии, противника, прокурора и вечного преследователя за грехи.
«Разве западные богословы не воспринимают ад, вечную духовную смерть, как наказание от Бога? – спрашивает о. Александр Каломирос в своей книге «Река Огненная». – И разве они не воспринимают диавола как слугу Божия, осуществляющего наказание людей в аду?»
Не все, конечно, воспринимают это именно так, я сама пришла к Богу через католиков в этой стране, но настоящих искренних христиан там действительно мало, для большинства остались только внешние традиции, перемешанные с языческими (гадания на Рождество, чешуя карпа под тарелки, чтобы было богатство, битьё женщин прутьями на Пасху, чтобы были стройными и гибкими[2] и т. д.).
И, судя по современным киносказкам, как это ни печально, чаще всего это действительно так – по крайней мере то, что касается дьявола и его слуг. Черти очень близки героям чешских сказок, они часто помогают людям. Все они по-своему замечательные, но это отдельная тема, освещаемая мною в книге.
5. Эти небольшие, но ёмкие по содержанию произведения отражают наиболее типичные ситуации, которые, в принципе, встречаются в жизни человека – так называемые архетипические ситуации. Их надо прожить вместе с героем, чтобы получить важный опыт, который в жизни зритель или читатель получить не может, но который ему, скорее всего, очень пригодится – «опыт вне опыта».
6. Образный ряд кино работает не дискурсивно, а напрямую через подсознание. Сказки не объясняют, а показывают. На этом – на наглядных примерах – всегда строится правильное воспитание. Киносказки могут касаться разных видов воспитания: нравственного (добрая, всепрощающая улыбка слепого Мартина («Принцесса и слепой кузнец» (2018), который обнаруживает, что напарник съел его кашу (обед на весь день) – ну съел и съел! – может с успехом заменить десяток проповедей о смирении и прощении); полового (юноши стыдливо отворачиваются, если нечаянно оказываются вблизи девушки, которая, думая, что вокруг никого нет, раздевается, чтобы купаться, и это касается даже самого дьявола – «Ад с принцессой (2009)); патриотического (завораживающие картины родной природы, аппетитные национальные блюда, например ватрушки-кола́чи – даже на царском столе), трудового (если женятся принцесса и, скажем, простой крестьянский парень, то родители бедняка не хотят жить во дворце: они привыкли трудиться, надо картошку копать), религиозного и т. д., включая основы политико-правовых отношений, например в сказках о том, каким должен быть настоящий король или благородный рыцарь).
7. Архетипические ситуации – это такие обстоятельства на пути человека, при которых ему необходимо совершить какой-либо важный выбор, т. е. ситуации критические, от исхода которых зависит очень многое в жизни героя и других людей. Совершить правильный выбор может только человек с развитой волей, осознающий свою ответственность в преображении мира.
Выбор всегда есть истинное чудо как внутреннее изменение человека, проявленное в неожиданном поступке, который не обусловлен никакими обстоятельствами, даже характером человека. Это свободное действие свободной воли. Это тайна человеческой души, которую знает только Бог (например, Ченек в сказке «Как не жениться на принцессе» (2021) после долгой погони в самый последний момент, когда жена кричит ему: «Тебе не стыдно?!» – вдруг опускает корзинку с младенцем, которого хотел бросить в реку и говорит: «Стыдно…» и др.). Выбор этот иррационален и необъясним.
8. Все эти примеры, о которых шла речь, объединены одним важным свойством. Настолько важным, что без наличия этого основополагающего элемента любая киносказка просто разваливается, как бы хорошо она ни была смонтирована, какие бы высокие технологии в ней ни применялись, сколько бы денег она ни стоила. Этот элемент – любовь. Я нашла только одну такую сказку («О волшебном яблоке», 2017): в ней много приключений, превращений и наказаний, но нет любовной линии – и чего-то определённо не хватает, не отпускает ощущение чего-то неслучившегося, какой-то обманутой надежды. И наоборот, в сказках, которые рассматривают даже, казалось бы, сугубо политические вопросы (например, «Если бы были рыбы» (2014) – нарушение экосистемы, исчезновение рыбы в королевстве, славящемся своим традиционным рыболовным промыслом, из-за слабости характера короля-подкаблучника; «Тайна старого пистолета» (2011) – фактическая передача власти королём и королевой своекорыстным советникам) – все конфликты решаются благодаря обычной любви конкретных людей. И всегда при правильном выборе в критической ситуации триггером реакции героя выступает чья-то любовь, в подавляющем большинстве случаев – любовь женская, всепрощающая, понимающая, бескорыстная (жена, возлюбленная, подруга, невеста, мать).
Любовь – это жительница другого мира, и только изъявление свободной воли человека – услышать её голос или нет – может изменить его судьбу, в том числе и загробную. «Ад заперт изнутри» (К. Льюис).
9. Как и фэнтези, сказка предполагает наличие вокруг нас множества различных сущностей, понимание того, что всё вокруг живое, кругом – субъекты и личности, с которыми надо считаться и взаимодействовать. Не управлять, как это делает магия, не воздействовать в целях достижения своего благополучия, но и не бояться их, а общаться с любовью, неся в себе Христа, преображая падший мир, который ждёт своего освобождения («Вся тварь стенает и мучается доныне» (Рим. 8: 22). Обычно у нас считается правильной минимизация всех контактов со всеми духами и природными сущностями (лешими, русалками, домовыми, феями и т. д.), и это правильно для падшего человека, но только если он живёт без Бога. Поистине страшные и опасные, разрушительные силы природы на самом деле чают прихода настоящего хозяина, который поведёт её за собой. Для этого человек должен сначала победить собственную природу, не убивая её (это невозможно, человек двусоставен), а властвуя с любовью (например, в сказке «Три жизни» (2007): три друга попадают в старинный замок, где три прекрасные принцессы просят их освободить, и единственным условием этого является необходимость у них переночевать, «не тронув пальцем ни одну из нас»; в результате один из юношей просыпается утром и видит, что двое его друзей превращены в собак – так проявилась их истинная сущность (как у Гомера Цирцея превращает в свиней друзей Одиссея)). Тех, кто следует за природой, сливаясь с ней, редуцируя себя до чисто животного состояния, она уничтожает как личность.
Добрые же люди в сказках – герои с «чистым сердцем» – спокойно общаются с любыми субъектами природного мира без всякого ущерба, и те им даже помогают. Более того, есть, например, сказка о бедной сиротке («Франтишка, или О зелёных свечах и Матери Божией» (1998)), которая нашла в лесу какую-то зелёную немую девочку, пережила много испытаний от церковных людей, которые хотели её заживо сжечь (Средние века), но Божья Матерь сотворила чудо, превратив эту «нечисть» в обычного хорошего ребёнка (и даже игрушечного деревянного ослика – в живого). Даже неживое может стать живым – при участии человека, который умеет любить и потому ничего не боится. «Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого» (Послание ап. Павла к Титу 1:15).
Мотив «чистого сердца» встречается и в святоотеческой литературе, и понимается он примерно так же: «Сердце чистое есть сердце милующее всякую тварную природу: человека, птиц, животных, пресмыкающихся и… даже демонов. От великой и сильной жалости и от великого терпения умаляется сердце такого человека и не может оно вынести какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемой тварью: а потому о безсловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были помилованы» (Исаак Сирин. Аскетические трактаты, 81-й трактат). Только такого человека – святого, освящённого Богом – слушаются и бесы, и «всякая плоть» (даже гора перейдёт в море). Только такому человеку с чистым сердцем помогает в сказках нечистая сила и природные сущности.
Я не знаю, насколько вредно смотреть подобные сказки, но в Евангелии написано, что «верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14:12).
10. Что касается страха. Христиане вообще, кажется, последние люди, которые могут чего-то бояться. Страх приковывает нас к этому миру, не давая взлететь, делая нас зависимым от него. «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4:18).
Сказок про страх тоже очень много. Выделю один её тип: внешне он похож на «Вий» Гоголя («О Радеке и Милене», «Справедливый Богумил» и «Чёрная принцесса», по мотивам сказок Божены Немцовой). Тема примерно та же, снято тоже страшно-страшно, но в этих сказках главный герой, в отличие от Хомы Брута, ведьму расколдовывает. С чем это связано? У Гоголя Хома – неверующий грешник, кроме страха в его душе нет ничего. Героем чешской сказки руководит любовь и жалость к заколдованной принцессе, которая находится под действием злых чар. Хома умирает от страха, хотя до него даже не дотронулись, Радек же целиком погружается в жизнь любимой девушки, буквально ложится в её гроб, практически умирает вместо неё – и она преображается. Всегда проще отвергнуть что-то негативное, отвернуться, отгородиться, спрятаться, обличить и т. п., как обычно делаем мы, христиане, чем разделить, понять и понести. Разделить с другими их жизнь, войдя даже во «чрево адово», как это сделал Христос – вот истинный путь любви. Наш Господь входит в любую человеческую жизнь и проживает все её повороты, вовлекается во все ошибки и падения человека без осуждения и не покидает его на этом пути (как скиния Завета кочевала с еврейским народом везде в любых обстоятельствах). Это способ бытия Христа в нашем мире. (Понятно, что так может поступать только тот, в ком живёт Христос: Хоме Бруту нельзя было даже смотреть на чудовище, о чём его до последней минуты предупреждал внутренний голос, но тот не слушает и сразу погибает).
11. Весьма часто, особенно в последнее время, встречаются сказки, неоднозначные в плане своего воспитательного воздействия. Авторская картина мира сценариста иногда буквально поражает тем, насколько она не соответствует общепринятым представлениям о добре и зле с точки зрения христианства. Например, в сказках «Кузнец из Подлесья», «Святоянский веночек» и др.: добро и зло – сёстры, правда и ложь – сёстры, жизнь и смерть – сёстры… Вот такие образы. Противоположности позиционируются как не существующие одна без другой, а вместе объединенные в нечто гармоничное, как инь и ян китайской космологии и вообще восточного дуализма (хотя специалисты, в частности М. Элиаде, говорят, что это обычные языческие представления – «системы, основанные на взаимодополняемости двух половых и космогонических признаков и по сей день преобладают у «примитивных» народов» и в архаических регионах». «Возможно, – пишет он в книге «История веры и религиозных идей», – принцип взаимодополняемости был нужен как для того, чтобы упорядочить мир, так и для того, чтобы объяснить тайну его периодического сотворения и обновления»).
Вот пример из новостной ленты:
«Кинокартина «Кузнец из Подлесья» режиссера Павла Гобля была показана на XX Минском международном кинофестивале «Лістапад» во время конкурса фильмов для детской и юношеской аудитории «Лістападзік», который проходил 2-5 ноября в Минске. Фильм был снят в Чехии и Словакии…после показа все дети были подозрительно тихие и задумчивые, изредка советуясь друг с другом по непонятным моментам».
Конечно, задумчивые – они же не поняли ничего!
Как обычно происходит бой главного положительного героя со злом (тёмным колдуном, драконом и т. п.)? Герой заведомо слаб, одинок, может быть безоружен (или даже слеп, как кузнец Мартин), но он идёт в бой, потому что это надо сделать и никто больше этого не сделает, в нём есть что-то, что придаёт ему силы – и он побеждает. «Сила Божия в немощи совершается» (2 Кор. 12:9). И в сказке «Кузнец из Подлесья» (2013) герой тоже такой же – и старый, и слабый, и больной, и безногий – на коляске, в сопровождении только двух своих ручных белок, с проржавленным мечом… Едет побеждать дракона. И мы ждём, что вот-вот сейчас… оно совершится… Но когда он добирается до места – рраз! А дракон-то хороший! Такого и обижать грех! Даже люди хуже, чем он: «Вы, – говорит, – животных тоже жрёте, но вы их разводите, кормите, а потом убиваете, а я их ловлю и ем – это честнее». И он попробовал есть свой хвост[3]…
В общем, всё отлично заканчивается, дракон даже приходит на свадьбу.
У христиан иные методы борьбы со злом – это меч любви Христовой. Господь наш Иисус Христос приказал Петру вложить меч в ножны и приживил ухо служителю старейшин. Но различение добра и зла необходимо. «Сердце развращённое будет удалено от меня; злого я не буду знать» (Псалом 100), «твёрдая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр, 5:14).
И это должны распознать зрители! Увидеть если не обман, то хотя бы альтернативное миропонимание, которое они принимают или не принимают. А для этого нужно научиться думать, сравнивать, анализировать.
[1] Как выяснилось, это была сказка «Мицимутр» (2011).
[2] Изначально, вероятно, для плодородия.
[3] Уроборос – «Пожиратель хвоста». Произошло имя змея от греческого oura – в переводе «хвост» и boros – в переводе «пожирать». Мировой Змей олицетворяет цикл рождения, смерти, а также перерождения. Цикл этот никогда не заканчивается. репрезентацию вечности и бесконечности, в особенности — циклической природы жизни: чередования созидания и разрушения, жизни и смерти, постоянного перерождения и гибели. Образ нашего падшего мира без Бога как источника ресурсов.
