Владимир Владмирович Сорокин, Семинары по Книге Псалтирь.
Из комментария на Псалом 80.
Эта притча на самом деле глубже чем кажется. Вся проблема в том, что старший сын, в принципе, хочет того же что и младший: только с согласия Отца. Парадокс ситуации в том и состоит: так ли хорош был старший сын? Да он остался с Отцом, но в глубине души, вообще то, ему бы очень хотелось распоряжаться всем как ему нравится.
А из чего это видно?
А вот из того, что: «А вот Ты мне не дал того, сего».
А почему Он ему не дал?
Дело не в козлёнке, а в том, что: «Я вот хочу взять козлёнка, собрать друзей без Тебя и отпраздновать».
Почему без Тебя?
Так предполагается по смыслу. Потому что вообще то у Отца пир в доме идёт не прекращаясь, там народу много, там наверняка это было и для старшего сына. «А вот Ты мне не дал и козлёнка, что бы я со своими друзьями собрался».
А почему Он ему не дал?
Потому что это означает отделение от Отца: если с друзьями, но без Меня, как это предполагает контекст, то всё — это то же самое что и младший сын. Только младший сын прямо сказал: «Знаешь, давай мне моё. Я вообще от Тебя ухожу и до свидания». Старший сын он хочет так, он хочет: с одной стороны, как бы и с Отцом побыть и не уходить от Него, а с другой стороны, как бы вот в этом самом пространстве, где он с Отцом он может быть только в одном доме жить, в этом большом доме сделать маленькую свою комнату отдельную, маленький свой домик. Сын всё-таки младший честнее поступил: он взял и ушёл, попробовал свой дом отдельно строить —ничего не получилось: вернулся. А тут так: вообще-то я не хочу из дома уходить, но пусть у меня в Твоём доме будет одно маленькое такое моё пространство, и я в нём буду жить. Тут всё не так просто.
А так там вроде бы не звучит?
Но это подразумевается, это же видно по всему: отделяться от Отца было нехорошо, при жизни Отца делить наследство — это последнее дело. Хорошие сыновья так не делают.
Где же ж тут младший честнее поступил?
А старший хочет отделиться, он хочет своё наследство уже сейчас, он хочет начать его тратить по своему разумению: то есть по сути дела, как он понимает правильным и нужным — не спрашиваясь Отца. Но, как бы сказать, формально с Отцом не разрывая. Хитрая такая вот ситуация: очень двойственная и очень неприятная.
Почему не спрашивая?
Ну потому что: «Дай мне козлёнка это означает я сам знаю, что мне с этим делать». То есть, получается, здесь такая ситуация, что вот смотри: вот он взял всё и ушёл, там прогулял, а потом вернулся. Хорошо. Вообще хорошо устроился. А я, получается, я что не имею права. А Ты мне даже не можешь дать вот одного козлёнка? А он взял и всё там прогулял. Я бы просто вот… Здесь же дело не в том, сколько ты берёшь, здесь дело в отделённости. Старший сын говорит: «А почему Ты не дал мне по мелочи отделиться и сделать как я хочу? Я бы ничего бы у тебя не потратил! Всё бы осталось. Одного бы козлёнка взял». И нет понимания того, что тут неважно – ты берёшь все и уходишь далеко, или берёшь одного козлёнка и запираешься в своей комнате. Отделение, разделение всё равно есть. Одно не лучше другого.
Нельзя же с человеком прожить одну жизнь?
С человеком да, а с Богом можно. С Богом можно прожить так всю жизнь и только так её и можно прожить: в том-то и вся и штука. А по-другому нельзя. И тут неважно – мы Бога подпускаем к себе в дом, но отгораживаем Ему угол или от Него отгораживаемся в углу. Или вообще от Него убегаем на другой конец земли — принципиальной разницы нет. Только в одном случае: если Он хозяин и если мы с Ним в одном доме. Ведь собственно говоря, какая разница как начинать делить имение? Пока у нас одно хозяйство и один дом — мы живем одним домом: всё Моё твоё.
Но почему своё он не может взять?
Потому что он хотел не просто взять своё, а сделать с ним то, что ему нравится, не считаясь с Отцом. Вот в чём дело. «Дай мне козлёнка и уходи, дай мне козлёнка и отпусти меня». Но отпусти меня не на другой конец земли, не в другую страну, а дай мне запереться в комнате, от Тебя, и отпраздновать свой праздник отдельно. Ну, а разница принципиальная.
Из комментария на Псалом 100.
И тогда станет возможным принять для человека милосердие Божие, принять даром то, чего человек не заслужил. Казалось бы, а чего же так не принять? Но на самом деле, самое интересное, что человек сам по себе, без благодати, без помощи Божий, даром принять ничего не в состоянии. Я понимаю, это парадоксально звучит: вот украсть, да — это вполне в состоянии падшего человека, и когда нельзя взять — это да. А вот когда просто предлагают и дают: очень непросто бывает человеку взять даром даже то, что он, может быть, так бы и стащил бы. Потому что, когда стащил — это ты сам стащил, вроде, как и ничего, твоего достоинства не умаляет. А вот когда тебе дают, это вроде как к тебе снисходят: неприятно. Когда отбираешь, наоборот, ты себя утверждаешь. И это очень глубоко в человеке сидит, настолько глубоко, что, имея даром всё — человек даже в этом случае порой очень хочет получить кусочек для самоутверждения. Даже не отблагодарить.
Вот притча о блудном сыне в этом смысле конечно совершенно замечательна, потому что там кроме младшего, ещё старший сын. Вот младший, который понимает, что вообще с дуру он туда пошёл, в сторону ту, забрав свою часть: и возвращается, и готов каяться, и расплачиваться, а его без всякой расплаты принимают. А там на этом фоне старший сын, который где-то действительно вроде как в стороне, но вы смотрите что он говорит. «Вот с ним Ты пируешь, а вот мне ничего. А я же тебе верен всё время был, так почему же мне такое же не устроить?» А между тем пир то ведь, вы же знаете, наверняка все, что пир — это символ Царства: брачный пир, но и такой пир, вот который вообще устраивают, когда человек возвращается — это признак Царства. Человек вернулся — поэтому пир. «А мне почему? А давай и я тоже отделюсь, а потом я приду и попируем. А почему мне то так же нельзя?» То есть всё-таки у человека, падшего человека, это сидит желание, вот как бы сказать, отделиться немножко, понимаете, немножко отделиться, и чтобы милосердие не было милосердием в полноте, чтобы оно всё-таки было чем-то, понимаете, юридически оформленным. Если вы понимаете, что я имею в виду в контексте притчи о блудном сыне.
Брачный пир — это немного такой формальный момент, если говорить об этой стороне. Пир, когда возвращается блудный сын — это тоже несколько такой формальный момент. Но эта формализация необходима тогда, когда ещё нет полного единства. После брачного пира дальше уже будет просто совместная жизнь: после вот этого принятия сын возвращается в дом, и дальше всё опять идёт всё как раньше. «А я тоже хочу такой же пир», говорит старший. «Зачем? Ты же и так здесь». «Ну как же, а тогда значит мне будет радостно и приятно, я вот тоже как бы немножко так, вот как бы сказать, формализую это свое присутствие в Царстве». А что значит формализовать — это значит отделиться, посмотреть, что я такое значу сам по себе, а потом вернуться, и чтобы, так сказать, меня вот в этой моей значимости приняли. Вот оно как работает. Поэтому хочется такой же пир поиметь, почти как в этой самой известной народной мудрости: «Не согрешишь не покаешься, не покаешься не спасёшься». Динамика падшего сознания. Потому что парадоксальным образом получается, что, только согрешив, падший человек осознаёт свою значимость. Только отделившись от Царства, он начинает себя чувствовать, как что-то такое важное, значимое. Потом конечно за это приходится расплачиваться, и человек возвращается. Но увы, падшее сознание этого хочет. Вот почему принять милосердие очень непросто падшему человеку. Милосердие, особенно милосердие Божие — это означает вот ту самую безусловность отношений и принципиальную их не оформляемость и не формализуемость, которая падшему сознанию непонятна и которая падшего человека пугает. «Ну какой же я Твой сын если я никогда не уходил, а Ты никогда меня не принимал обратно» — вот логика старшего сына: если не было никакого вот этого самого пира по возвращении. «Но так ты же и не уходил». «Но, а всё равно, но, а почему же: вот ему есть, а мне нет». Понимаете, это вот то, что это тут неизбывно. В падшем сознании это сидит — это почти неистребимо. Так вот милосердие как раз предполагает, что этого нет уже, что человек в состоянии принять всё как своё, как именно своё, хотя оно получено в дар.
Ну вот так получилось, что, почему-то, у него этого ухода не произошло: но разные же бывают пути людей к Богу. По-разному бывает: вот кто-то действительно в детстве был вполне себе верующим, потом как Булгаков, иконы из окна выкидывал, там в каком-то возрасте, а потом опять возвращался. А вот у кого-то этого не было. И у кого не было, порой себя чувствует немножко ущербным. Не было у него некоторого очень важного опыта выкидывания икон из окна и потом возвращения обратно, как блудному. Все-таки это такой опыт, действительно, он в чём-то интересен. Но нормальный человек себя ущербным, не имея этого опыта, не чувствовал бы, а падший всегда немножко чувствует: вот разница между нормальным человеком и падшим. «Не согрешишь не покаешься, не покаешься не спасёшься» — это отсюда же народная мудрость, не библейская народная, но тем не менее.
