«Псалмы-плачи. Слезами своими орошаю…» — вторая глава из книги Эллен Дэвис «Общение с Богом». Перевод подготовила Елена Чистякова, студентка 1 курса Колледжа «Наследие». На русском языке публикуется впервые.
Тех, кто начинает молиться по Псалмам, ждет большой сюрприз, они обнаруживают множество псалмов, которые редко, если вообще когда-либо, встречаются на воскресных службах. Такой несравненный подарок-сюрприз в Псалтири — это псалмы плача. Они доминируют в первой половине Псалтири (это Псалмы 1-71, см. Пс. 71:20), известной как “молитвы Давида”. Эти крики боли и ярости, казалось бы, нарушают все правила христианской молитвы. Прежде всего, псалмопевцы много внимания уделяют самим себе. Большинство этих причитаний начинаются со слова “я”: посмотри на меня, Боже, послушай меня. Это “я” и “меня”, моя беда и мое спасение присутствуют на всем протяжении текста. Более того, эти молитвы невежливы. Псалмопевцы обвиняют Бога в покинутости (21:3, 87:15), в убийстве (21:16), в том, что заснул на работе 43:24). Они пытаются подкупить Бога (6:6). Они говорят Богу просто уйти (38:14). Наконец, и это самое обидное, псалмопевцы занимают нехристианскую позицию по отношению к своим врагам: они истово молятся, чтобы с ними, даже с маленькими детьми, случились ужасные вещи (108:6-20, 136:9, 142:12).
Тем не менее, само количество таких моментов заставляет нас серьезно относиться к ним как к библейской модели молитвы. Они составляют самую большую категорию псалмов в Библии, превосходя по численности даже псалмы благодарения. Это любопытная вещь, потому что еврейское название Псалтири — Тегиллим, “Восхваление”. Она называется «Книга хвалы», но в ней больше причитаний, чем где-либо еще. Размышление над этим противоречием может стать хорошим способом заострить вашу цель в молитве. Вот отправная точка для этой медитации: когда вы сокрушаетесь добросовестно, честно и полностью открыв себя Богу — независимо от того, что вы хотите сказать, — тогда вы начинаете расчищать путь для похвалы. Вы стремитесь к тому времени, когда Бог превратит ваши слезы в смех. Когда вы сокрушаетесь, вы просите Бога создать условия, в которых станет возможным возносить хвалу — условия, которые в основном находятся в вашем собственном сердце.
Преобладание жалоб в Книге Хвалы — плодотворное противоречие, из которого мы можем многому научиться. Но мы живем со вторым несоответствием, которое должно волновать нас больше, чем сейчас — это контраст между библейскими моделями молитвы и нашими собственными современными практиками в церкви. Похоже, древний Израиль верил, что вид молитвы, в чьем свободном владении мы больше всего нуждаемся — это громкий стон, и они завещали нам много материала для практики. Поэтому вызывает тревогу тот факт, что большинство христиан почти совершенно не знакомы с псалмами плача. За исключением Пепельной среды и Страстной пятницы, эти псалмы почти никогда не звучат на богослужениях. Очевидно, что современные христианские литургисты определяют богослужебный процесс более узко, чем древний Израиль, и в результате наша жизнь как верующих и как церкви обедняется. Форма Псалтири — тот факт, что плач вынесен на передний план, — наводит на мысль о том, что наше собственное богослужение искажено неспособностью привнести язык страдания в святилище как неотъемлемую часть еженедельной литургии. Размеры нашей потери становятся яснее, если внимательно прочитать Псалом 6, один из псалмов-плачей:
1 Начальнику хора. На восьмиструнном [1]. Псалом Давида.
2 Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня.
3 Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены;
4 И душа моя сильно потрясена; Ты же, Господи, доколе?
5 Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей,
6 Ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя?
7 Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою.
8 Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих.
9 Удалитесь от меня все, делающие беззаконие, ибо услышал Господь голос плача моего,
11 Услышал Господь моление мое; Господь примет молитву мою. Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся и постыдятся мгновенно
На что точно следует обратить внимание в псалме плача, так это на то, как он движется. Ибо почти всегда псалмопевец завершает молитву не там, где ее начал; его взгляд на ситуацию и на Бога меняется в процессе. Псалмы были сочинены множеством разных поэтов, все они были анонимными, хотя многие из них были связаны с королевским двором и гильдиями храмовых музыкантов. Они были по-настоящему творческими людьми, а не писателями-халтурщиками, вставляющими слова в фиксированные формулы. Тем не менее, причитания, как правило, следуют довольно регулярной схеме движения: начиная с прошения и жалобы, адресованных Богу, они движутся, пусть и прерывисто, в направлении хвалы.
Первое слово в этом псалме — самое важное: “ГОСПОДЬ” (YHWH) [2]. Это наиболее часто повторяющееся слово в стихотворении: восемь раз псалмопевец называет Бога средоточием надежды и источником помощи. Это наблюдение имеет решающее значение для нашего понимания. Тот факт, что в первой строке этого и любого другого плача, человек обращается непосредственно к Богу, знаменует начало диалога. Псалмопевец не просто предается жалости к себе или “желает чего-то большего” [3] без особой надежды на удовлетворение.
Центр тяжести в причитаниях находится в мольбах псалмопевца к Богу и жалобах на острые страдания (6:2-8). Мои кости сотрясены, мое существо потрясено … а ты, Господи, — как долго? Как долго ты собираешься стоять в стороне и наблюдать? Псалмопевцу приходится набраться смелости, чтобы выдвинуть это тонко завуалированное обвинение. Мы наблюдаем, как он заводится, сначала отражая Божий гнев (6:2), а затем трижды подчеркивая свое собственное жалкое состояние (6:3-4). Тем не менее, даже при таком осторожном начале, вся молитва говорит о смелом предположении: Богу небезразлично, что мне больно, и можно ожидать, что он что-то предпримет по этому поводу. Это замечательное предположение, если вдуматься — которое мы почти никогда не делаем — что Богу, сотворившему небо и землю, есть дело до того, что мне больно. И все же это единственное, что объясняет этот странный стиль библейской молитвы, стиль, не имеющий аналогов в древнем мире. Ни в одной другой культуре мира люди не молились высшему богу на языке, который был бы таким сильным, таким откровенным, даже таким грубым: “Проснись, Боже! Почему ты спишь? Мы не забыли тебя; почему ты забыл нас?” (43:21-22, 24-25). Здесь псалмопевец более тонко апеллирует к Божьей “верности завету” (6:5), но все же в этом есть заметный подтекст. Псалмопевец говорит: “Мы заключили сделку, Господь, и тебе давно пора выполнить ее!”
Далее завуалированное обвинение превращается в завуалированную угрозу: “В смерти нет воспоминания о тебе” (6:6). Это обращение к просвещенному эгоизму Бога; псалмопевец предлагает разменную монету в виде хвалы. Ибо, по представлениям древнего Израиля, единственное, чего Бог хочет от людей, — это восхваления, и только живые могут восхвалять Бога. Наш псалмопевец, как и почти все остальные, придерживается стандартной ветхозаветной точки зрения, что мертвые — бесчувственны, а Шеол — это место безмолвия [4]. Из этого он делает важный вывод: если только живые могут восхвалять Бога, тогда моя жизнь становится важна для Божьего благополучия. Божественная репутация зависит от того, останусь ли я в этом мире.
Мое любимое выражение этого глубокого убеждения израильтян исходит от Иисуса Навина при Айе. Израильская армия только что потерпела свое первое поражение в “завоевании” Земли Обетованной. Иисус, новый командир, в настроении, сравнимом с настроением нашего псалмопевца, обращается к Богу примерно в таких выражениях: “Они делают из нас фарш здесь, на поле боя, Боже. И, кстати, … если хананеи сотрут наше имя с лица Земли, что ты собираешься делать со своим громким именем?” (Иисус Навин 7:9). Называйте это верой завета или уцпой. Иисус Навин указывает на фундаментальный постулат библейской религии, а именно на то, что Божья жизнь, Божья слава и даже Божье благополучие неразрывно связаны с нашей жизнью. Для христиан возвышенным выражением этой неразрывной связи между Божьей славой и хрупкой человеческой жизнью является воплощение Бога в Иисусе Христе. Соответственно, на вопрос Иисуса Навина Бог дает окончательный ответ в воскресении Иисуса Христа из мертвых.
Этот божественный ответ становится яснее, если мы сформулируем вопрос в менее личных терминах, чем Иисус Навин: “Умаляется ли слава Божья или угасает из-за человеческой смерти?” Иисус Навин и псалмопевец оба ответили бы: “Определенно! Вот почему Бог не может позволить мне умереть”. И в некотором смысле все наследники библейской веры, как евреи, так и христиане, пришли к единому убеждению, что в конечном счете Бог должен восторжествовать над человеческой смертью. Один из многих доктринальных пунктов, в которых религиозные евреи и христиане сходятся, заключается в том, что Бог воскрешает мертвых. Учение о воскресении может выйти далеко за рамки того, что представляли себе Иисус Навин и псалмопевец. И все же можно сказать, что зерно этой доктрины лежит в их вере в то, что Бога можно уговорить и даже принудить спасти их шкуру. Я сомневаюсь, что без настойчивых ожиданий этих отважных верующих кто-нибудь когда-нибудь пришел бы к такой доктринальной позиции. Итак, теперь мы начинаем понимать, почему Псалмы занимают столь важное место в христианской вере. Они так сильно давят на Бога, и, в самом личном плане, они раздвигают рамки нашей собственной ограниченной веры. Время от времени — на протяжении столетий — они проникают в новые сферы религиозного понимания.
Посмотрите на жалобу, которая побуждает Бога уделить время, чтобы выслушать нашего молящегося, особенно, если Бог — фанат блюза:
Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою (Пс. 6:7)
В дополнение к прямоте, самое поразительное в языке псалмов плача — это использование поэтами метафор. Стихотворение за стихотворением, строка за строкой, прислушивайтесь к тем ярким метафорам, которые точно передадут вам насколько все плохо: «на спине моей пахари пахали» (Пс. 127:3)
Что конкретно вызывает такие тяжелые чувства? Этого мы не знаем. “Распались все кости мои” (Пс. 21:15), вероятно, не указывает на ортопедическую проблему. Псалмопевцы обычно приводят мало подробных сведений, если таковые вообще имеются. И все же эта метафорическая широта, это сочетание точности в выражении чувств и расплывчатости в описании обстоятельств делает эти псалмы доступными для использования любым из нас. Как и блюзы, их может петь любой, кому больно, или любой, кто когда-либо испытывал боль и хочет вспомнить, каково это, чтобы сохранить сострадание живым. Послушайте, что метафоры говорят нам о том, что чувствует наш ближний: “Я стал, как мех в дыму” (118:83) — я сухой, потрескавшийся, протекающий и, следовательно, ненужный. Скольких людей мы знаем или видим, которые чувствуют то же самое: безработную молодежь в центре города, немощных пожилых людей, уволенных руководителей, домохозяек, чьи дети ушли из дома, и жизнь утратила прежний смысл, у кого умер или уехал супруг… Так пусть метафоры из скорбных псалмов помогут вам выразить свое горе, а если вы не горюете, позвольте им научить вас состраданию.
В конце 6-го псалма, как обычно в «Плаче», происходит внезапная смена настроения. Почти все без исключения псалмы плача заканчиваются явным ожиданием освобождения. Часто псалмопевец предвкушает, как устроит хвалебную вечеринку в храме, чтобы еще больше прославить “громкое имя” Бога: “Я буду петь Имя Господа Всевышнего” (Пс. 7:18). И все же странно (с нашей обычной точки зрения), что псалмопевец планирует вечеринку, все еще окруженный врагами: “Отойдите от меня, все вы, делающие беззаконие!” (Пс. 6:9). Вот примечательная вещь: в псалмах плача регулярно прослеживается движение от жалобы к уверенности в Боге, от отчаянной просьбы к упреждающей хвале. Они делают этот шаг, даже не сообщая нам о том, что внешняя ситуация изменилась к лучшему. В этом примере творцы беззакония, очевидно, столь же угрожающи, как и всегда. Что изменилось, так это переживание страданий псалмопевцем, и, возможно, оно изменилось только потому, что он осмелился нарушить изоляцию молчания и знает, что Бог его услышал.
Тот факт, что Псалмы никогда четко не сообщают об изменении внешних обстоятельств, является одним из признаков стойкого реализма Библии. Ответ на молитву не всегда дается так, как мы ожидаем и к чему стремимся. Ответ даже может быть незаметным для наблюдающего со стороны. Бог ответил на интенсивные молитвы об исцелении моей подруги Марти, когда она умирала от опухоли головного мозга. В течение пятнадцати месяцев после операции, подтвердившей ее диагноз, она неуклонно и, наконец, полностью излечилась от болезни печали, преследовавшей ее всю жизнь. Это было время растущей радости и свободы, период, перемежавшийся смехом и слезами, по мере того как Марти постепенно избавлялась от парализующей тревоги, которую она испытывала всю жизнь. Она умерла в Страстную субботу, и умерла в уверенности, что получила избавление.
Еще одним признаком реализма Псалтири является тот факт, что она включает в себя два псалма — 37 и 87 — в которых нет места восхвалению. Само существование этих исключительных псалмов важно, поскольку оно говорит о том, что неразрешенное отчаяние само по себе является одним из законных, хотя и трагических аспектов нашей жизни с Богом. Взывать к Богу, взывать к Богу в темноте — подобно Иову, отказывающемуся от ложного утешения, но все еще неспособному подняться и обрести надежду — для этого тоже есть место в жизни верующего. В финальной сцене фильма «Выбор Софи» мужчина отправляется в путешествие, чтобы забрать и похоронить тела двух друзей: женщину, пережившую Холокост, и ее любовника, который покончил с собой, не вынеся бремени такой памяти. В автобусе мужчина встречает пожилую афроамериканку, которая зачитывает ему окончание 87-го псалма:
Лишил Ты меня друзей и знакомых, и тьма — мой единственный спутник. (Пс. 87:19)
Женщина в автобусе унаследовала часть мудрости псалмопевцев, которые понимали, что иногда единственный акт веры, который возможен — для тех, кто страдает, и для тех, кто им служит, — это назвать наше отчаяние перед Богом и обвинить Бога в наших страданиях [5].
Примечания
[1] Значение этой записи неизвестно — возможно, это восьмиструнный инструмент или восьмая стадия ритуала.
[2] Согласно библейской и еврейской традиции, имя Бога (YHWH) слишком священно, чтобы его произносить. Тетраграмматон (“Четыре буквы”) обычно переводится как «Господь».
[3] Фраза взята из книги Юджина Питерсона «Отвечая Богу: Псалмы как инструменты для молитвы» (Сан-Франциско: Harper & Row, 1989), 15.
[4] Поэт 22-го псалма является важным исключением. Не случайно этот псалом, в котором говорится о поклонении мертвых Богу (ст. 30), был образцом для ранней церкви в изложении истории смерти и воскресения Иисуса.
[5] В десятой главе книги Иова эта тема развивается далее.
Эллен Дэвис. Американский богослов, почетный профессор библеистики Дьюкского Университета, преподаватель библейской экзегезы, автор комментариев к библейским текстам. Специализируется на книгах Ветхого Завета.
