Наследие - колледж библейских основ подготовки к церковным служениям

Чтение Священного Писания, как важнейшая составляющая христианской жизни, известно со времен рождения Церкви. Более того, именно в первые века это Чтение являлось основным признаком (помимо преломления Хлеба) принадлежности к сообществу учеников Иисуса Христа.

Мы не так много знаем про обыденную, негероическую жизни ранней Церкви. Но нет никаких сомнений, что роль Св. Писания в эту эпоху была огромной. Любой человек мог стать христианином, независимо от его социального положения, политических взглядов, языковой принадлежности и степени образованности. Но известно, что если такой человек был неграмотным, то его непременно учили читать - а иначе, как он мог бы читать слово Божие?

Это чтение было необходимо не только для ознакомления с текстом, но для нормальной, повседневной жизни со Христом, ибо все Писание воспринималось как Его слово. Поэтому христиане вступали в общение с этим словом как с Самим Спасителем.

Из Евангелия можно увидеть, что община учеников Самого Иисуса также читала и обсуждала различные тексты Библии. И это не воспринималось ни ими, ни их современниками и, подчас, оппонентами, как нечто новое. Наоборот, это было вполне традиционным и благочестивым делом. Обсуждение текстов Священного Писания признавалось во все времена жизни верующих иудеев как дело первостепенной важности.

Традиция Церкви Христовой также относит изучение Библии как слова Божьего к занятиям первостепенной важности.

Почему, например, преп. Серафиму Саровскому было так важно много десятилетий еженедельно перечитывать Новый Завет? Этот факт широко известен, но иногда из него пытаются сделать вывод, что Ветхий Завет в его жизни не играл никакой роли. Но из воспоминаний его современников становится ясным, что Ветхий Завет он знал ничуть не хуже, т.е. также регулярно читал и его.

Интересно, что это хорошо понимала Римская полиция и службы безопасности, которые во времена открытых гонений на христиан в первую очередь разыскивали и старались уничтожить свитки и манускрипты Священного Писания, причем как Нового, так и Ветхого Завета.

Это уже не очень хорошо понимают многие наши современники, в том числе, и являющиеся христианами. Зачем так внимательно, регулярно, постоянно и непрестанно читали в древности Библию? Почему именно это чтение, при всем многообразии его форм, неизменно являлось центром новой Жизни? Что означало это чтение для древних? И, наконец, как именно они читали, и что давало им это чтение? Попытке найти ответ на эти вопросы, посвящено данное сообщение.

TalmudTorah, как способ чтения, известен очень давно. Суть этого метода чтения состоит в том, что два или трои ученика, изучающие Тору, начинают читать различные тексты и обсуждать их вместе. Иногда их число бывает большим, но двое или трое - это минимум. При этом, они читают различные авторитетные толкования, обращаются - каждый самостоятельно! - в серьезных случаях к своим учителям за советом. И эта группа совместно читающих - «хаверим», товарищей, друзей, составляла «хавруту», товарищество, содружество, если переводить буквально, которая сохранялась на долгие годы, а иногда на всю жизнь.

Одной из задач такого длительного совместного чтения учителями Торы сравнивалась с процессом взаимной шлифовки камушков на берегу моря: неровные камни с острыми краями морскими волнами трутся друг о друга и постепенно становятся ровными и гладкими. Ученики здесь уподобляются неровным и острым камням, а морские волны, которые заставляют их тереться друг о друга, соотносятся с изучением Торы. Гладкость и обтекаемость вовсе не означают «всеядность» и готовность соглашаться с любым мнением, но невозможность поранить своими острыми гранями других людей.

Обсуждение прочитанного и споры приветствуются, но не все споры, но только такие, которые признаются учителями как «споры во имя Небес». Под этим выражением понимаются споры ради Истины, ради большего приближения к Ней, ради того, что может прославить Имя Творца. По поводу всех остальных споров признается, что они ведутся не «во имя небес» и потому традицией не поощряются.

Но эта «шлифовка» не является главной целью чтения в хавруте. В Вавилонском Талмуде приводится очень древняя поговорка, которая уже во времена земной жизни Иисуса считалась достаточно древней. «Если двое или трое собраны во имя Торы, Шехина пребывает среди них». Шехина - слово, означающее видимое присутствие Божие, которое традиционно переводится на русский язык как «облако». (См., например, соответствующие главы Исхода или 4-й книги Царств). Тора же, в данном случае, не только обозначает Закон Моисеев, или же шире - все пять книг Моисеевых, но все Священное Писание.

Для доказательства достаточно вспомнить, что евангелист Иоанн, который всегда точно приводит слова Иисуса, Которого даже Его недруги называли Учителем, в которых слово «Закон» понимается именно в этом смысле. «Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги?» (Ин 10.34), цитируя шестой стих 81-й Псалма «Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы».

Главная же цель такого чтения в хавруте - присутствие Шехины в этом мире. Ученики Торы, своим непрестанным молитвенным вниманием к тексту и сосредоточенным чтением, которое делается осмысленным в процессе обсуждения и споров, как бы «сводят» Шехину с небес на землю, тем самым, благословляя эту землю, всех людей ее населяющих и все их праведные дела.

Ицхак Баал Шем Тов, знаменитый Бешт, один из великих хасидских цадиков - праведников, живший в Российской империи в конце XVIII века и основатель движения хасидизма, однажды сказал о важности TalmudTorah: «Если бы русский царь знал, насколько полезно для его страны изучение Торы, он бы приставил к каждому еврею жандарма с саблей, который стоял бы над ним и постоянно твердил - учи Тору! Учи Тору!».

В данном его высказывании, сохраненном его учениками, «учи!» означает вовсе не «учи наизусть», или «изучай», но именно процесс молитвенного чтения, который привлекает Шехину на землю. В таком изучении, TalmudTorah, вклад каждого ученика уникален и неповторим. Каждая хаврута, какой бы малой она не была, сводит Шехину, уникальным и неповторимым образом. Поэтому такой процесс, в соответствии с пониманием хасидских мистиков, позволяет продолжить существование земли и даже всего Творения, т.е. приобретает космическое значение.

Более того, он позволяет продолжиться Откровению, так как каждый раз, когда происходит глубокое понимание слов Торы, Оно совершается (осуществляется) в полноте. Без такого углубленного понимания Откровение, слова Торы, пребывают в этом месте как бы в заключении, томятся под спудом. TalmudTorahпозволяет освободить слова Торы, дать ее смыслу пребывать в этом месте на земле. И эта задача непрерывная, завещанная каждому поколению учеников, на каждом месте их обитания, чтобы исполнились слова Псалма, понимаемые ими как Его Заповедь: «Благословите Господа, все дела Его, во всех местах владычества Его» (Пс 102.22). Изучая Тору, ученики делают дело Им заповеданное, благословляя, тем самым Творца.

Только поняв важность TalmudTorah, мы можем понять, почему они продолжали обсуждать слова Торы в нацистских концлагерях, не прекращая споры «во имя небес» даже на пороге смерти, когда их вели в газовые камеры. Это не легенды, сохранилось много документальных свидетельств тому. Реальность TalmudTorah, реальность Божественного Присутствия была для этих учеников и праведников Торы более важной и значимой, чем близость смерти.

Только «отшлифованный» Торой ученик может начать учить других, стать настоящим учителем Торы, который позволит своим ученикам идти своим путем.

Заметим, что в Евангелии в этой связи, особое значение приобретает сцена беседы двенадцатилетнего Иисуса с учителями Закона в Иерусалимском Храме (от Луки, 2-я глава, ст.46-49). Евангелист многими точными деталями повествования подчеркивает, что они приняли и признали отрока как равного себе. Хотя по Закону, 12 лет - возраст до религиозного совершеннолетия, и учителя должны были отнестись к Нему как талантливому ребенку, т.е. снисходительно и, поощряя Его интерес к Торе, они беседуют с Ним несколько дней как с учителем равным им.

Евангелист тем самым показывает, что Иисус уже был напитан Торой как словом Божиим, что Он уже готов выйти на проповедь и учить народ. Но по глубочайшему смирению, с которым Он принимает обычаи и традиции Своего народа, Он умаляет Себя и продолжает жить еще многие годы в тишине и неизвестности, пока не входит в возраст, с которого позволялось самостоятельно служить Богу и учить других Его Закону.

Иисус, несомненно совершенно сознательно изменил слова известной поговорки, повернув ее на Себя: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф 18.20), показав тем самым Своим ученикам, что Он и есть Слово Божие, истинная Тора, а Его присутствие среди учеников - подлинная Шехина.

Эти слова Иисуса, были восприняты Его непосредственными учениками как заповедь, одна из Его новых заповедей, равно как и другие Его слова: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют обо Мне» (Ин 5.39). «Исследовать» и означает молитвенно входить в дух и смысл слов Писания, т.е. заниматься TalmudTorah. Это отношение к чтению унаследовала и раннехристианская Церковь. Апостолы, и в первую очередь, Павел, строит свое возвещение, что Иисус и есть Сын Божий, Мессия, на словах Писания, на призыве самим, исследуя Писания, убедиться в этом. Вот пример его проповеди в Вереи: «Здешние были благомысленнее Фессалоникских: они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая Писания, точно ли это так» (Деян 17.11).

Ранняя Церковь назвала такое чтение LectioDivina- Божественное Чтение, поскольку верила, и, главное, опытно знала, что читая в молитвенном духе Священное Писание, вступает в Общение с Самим Сыном Божиим, получая Его наставления и, главное, Его невидимое, но реальное присутствие в Общине.

Поэтому LectioDivinaбыла одной из главных составляющих жизни христианской Церкви. Иисус оставил Своей Церкви два драгоценных дара: Свои Тело и Кровь и Свое Слово. И в истории Кафолической церкви первое не оскудевало никогда; внимание же к Его слову, увы, остывало многократно.

С IV века, с возникновением монашеского движения, в ответ на оскудение глубины жизни церкви, когда она стала государственной, LectioDivinaстановится преимущественно достоянием монашества. Причины этого переноса в настоящее время достаточно хорошо известны, но здесь не мест их разбирать - это совсем другая тема.

Можно только сказать, что каждый раз, когда мы наблюдаем такое оскудение, оно свидетельствует об ослаблении глубины и интенсивности жизни Церкви. И наоборот: поворот церковной жизни к большему вниманию в молитвенном чтении Св. Писания, к Lectio Divina, знак надежды ее обновления.

Церковь накопила огромный опыт разнообразных форм проведения LectioDivina. Хорошо известны древние аскетические формы, рассчитанные на чтение только одним человеком в глубоком уединении. Брат Энцо Бьянки, настоятель монашеской общины в Бозе на севере Италии, много сделал для того, чтобы этот опыт стал в последней четверти двадцатого века достоянием многих. Но есть и иные формы, рассчитанные на чтение в христианской общине или, например, группе катехуменов. Есть и другие формы, рожденные как в прежние века, так и в наше время. Все они составляют подлинное богатство Церкви, причем неразделенной, ибо, как показывает опыт, такое молитвенное чтение открыто для христиан всех церквей и конфессий. Не споры и ссоры - кто правее богословски, исторически или канонически лежат в их основы, но все тот же «спор во имя небес», желание реальной встречи с Христом, голос Которого можно услышать через братьев и сестер.

При всем огромном разнообразии форм молитвенного чтения, у них много общего.

Во-первых, признание, что мы читаем не просто замечательный и даже святой текст, но слово Бога Живого.

Во-вторых, то, что все эти встречи должны проходить в молитве. Без этого такое чтение принципиально меняет свой смысл и предназначение.

В третьих, одна из важнейших задач таких чтений - услышать голос Божий, понять то, что Он хочет открыть нам здесь и сейчас. В четвертых, - дух благодарения, который является одновременно условием проведения LectioDivinaи их плодом.

И, наконец, самое важное: проводя такие Чтения, участвуя в LectioDivinaмы реально открываем возможность Духу Святому пребывать среди нас, действовать в этом мире.

Иными словами, во время таких Чтений актуализируется Божественное Откровение, которое, действуя «здесь и сейчас», всегда творит из самых простых и обычных людей Церковь Божию.

Что же общего между TalmudTorahи LectioDivina, и можно ли вообще говорить об их общности, учитывая, что они принадлежат к разным традициям, которые столь долгое время были в состоянии непримиримой вражды?

На наш взгляд не только можно, но и должно. Отказываясь от своих корней, отрекаясь от своих предков - несметного числа праведников Ветхого Завета, которые молитвенно читали Св. Писание, мы оказываемся, с одной стороны, сиротами, появившимися на свет неизвестно откуда и от кого. А с другой стороны, мы становимся нарушителями Пятой заповеди.

Итак, общим является самое главное: дать возможность Божественному Присутствию пребывать среди нас и преображать этот мир, сотворенный Им, включая нас самих. Общим является также то, что и TalmudTorahи LectioDivinaмогут проходить только в молитвенном духе, точнее - в духе благодарения.

В заключении хочется вспомнить слова одного из великих учителей неразделенной Церкви - блаженного Иеронима, епископа Стригонского, который перевел Библию на латинский язык. Он работал над переводом в Вифлееме и, уже, будучи епископом Церкви, не стеснялся брать уроки еврейского языка у местного раввина, обсуждая с ним понимание тех или иных мест священного текста. Кроме того, он был выдающимся пастырем и писал письма своим духовным детям, которые жили в различных городах империи. Разумеется, разным людям он давал различные советы и наставления, но в каждом письме всем своим близким он всегда писал одну фразу: «Читайте Библию днем и ночью!».

Мы привычно называем Библию Священной Историей. Стандартные семинарские курсы так и называются: «Священная История Нового Завета, Ветхого Завета». Но читаем ли мы ее на практике как историю?

Прежде всего, мы ее чаще всего просто не читаем. Вот лишь небольшой пример: на Рождественских чтениях, самом представительном форуме Русской Православной Церкви, из года в год представляется немало докладов о самых разных предметах, но про Библию там говорят крайне мало и обычно в связи с чем-то другим. На Чтениях 2007 года библейской секции вообще не было, на Чтениях 2008 была секция о преподавании Библии в школе, где речь шла во многом просто о преподавании Православия в средней школе или о работе воскресных школ. В Московской Духовной Академии недавно открылась кафедра библеистики, но ее работа посвящена преимущественно изучению толкований Свв. Отцов, что исключительно хорошо и полезно, но это скорее патристика, чем библеистика.

Можно было бы подумать, что дела обстоят лучше у протестантов или католиков, но это тоже не так. Библию чаще пролистывают в поисках подходящих, давно известных цитат, но не читают ее как единое целое.                                                                        Как отмечает западный библеист Г.

Осборн^[1], в последнее время можно постоянно слышать о «кризисе библейского богословия». В самом деле, появляется все больше работ, носящих такие названия («Богословие Нового Завета», «Богословие Ветхого Завета»), но между ними не просто нет согласия - буквально каждая из них предлагает собственную схему.

Во многом причиной тому служит разнообразие библейских текстов, отсутствие неких универсальных схемы. Например, Павел подчеркивает, что человек спасается не делами, а верой (Ефес 2:8-9), а Иаков утверждает, что «вера без дел мертва» (Иак 2:14-16) - оба высказывания истинны, они не противоречат друг другу, но они явно подходят к вопросу о роли благих дел в спасении человека с разных сторон, и в самой Библии никакой третий текст не устанавливает определенного соотношения между ними. В то же время любая попытка создать «богословие Нового Завета» обязательно должна будет выбирать именно те отрывки и цитаты, которые созвучны догматике автора.

Канон Нового Завета у всех христиан (за исключением Эфиопской Церкви) один и тот же, различия в ветхозаветном каноне тоже касаются не самых важных книг. Но у разных христианских сообществ может быть свой «канон внутри канона», то есть собрание наиболее авторитетных текстов, которые кладутся в основу их вероучения. Упрощенно говоря, протестанты будут настаивать на оправдании верой и только верой, католики будут напоминать о значении добрых дел как признака веры - хотя ни одна из сторон не отвергнет другую цитату полностью.

Как формулирует это другой современный ученый, Д. Карсон^[2], «Новый Завет полон противоречий, он включает многие богословские точки зрения, которые не могут быть выстроены в единую систему, и разница здесь не только в словах, но и в понятиях, и состоит он из документов, написанных на протяжении такого длительного периода, что богословские положения боле ранних текстов оказались устаревшими в ходе дальнейшего развития». Эта фраза может показаться экстремистской, но, в самом деле, в одном и том же Евангелии мы встречаем Иоанна Крестителя, учеников до Воскресения и учеников после Воскресения - нельзя не признать, что их представление о том, кто такой Иисус, не вполне одинаково. Тем большую разницу мы увидим, если включим в этот ряд апостола Павла, особенно в начале и в конце его миссионерской деятельности.

Вообще, все живое достаточно неоднозначно и переменчиво. В одном и том же тексте Иоанн Креститель указывает на Иисуса как на Того, Кого возвещали пророки (Мф 3:3) - и через некоторое время обращает к Нему через учеников вопрос «Ты ли Тот, Который должен прийти» (Мф 11:3); апостол Петр обещает последовать за Христом до конца (Мф 26:33) - и в ту же ночь отрекается от Него (Мф 26:75). Абсолютно последовательными бывают машины, но не люди.

Более того, в одном и том же Евангелии от Иоанна Сам Христос говорит вещи, которые кажутся противоположными: «Я и Отец - одно» (10:30) и «Отец Мой более Меня» (14:28). Одно из этих выражений можно понять только через призму другого. Церковь подсказывает, что главное здесь: «Я и Отец - одно»; второе высказывание не отменяет первое, но говорит о добровольном подчинении Сына Отцу, о том, как Он умалился в воплощении. Есть, разумеется, и другая трактовка. В древности ариане, а в наши дни свидетели Иеговы настаивали, что Христос вовсе не был равен Богу, и что за основу надо брать высказывание «Отец мой более Меня». Эти внешние, формальные противоречия и создают пространство для интерпретации, создают напряжение, которое заставляет нас вчитываться в этот текст и размышлять о нем. В непротиворечивый катехизис не вчитаешься, его можно только освоить и отложить навсегда в сторону.

Осборн пишет: «слишком часто мы полагаем, что наше толкование и есть то, что сказано в Библии, не понимая при этом многих других факторов, которые определяют значение. В результате богословская схема строится на ожерелье цитат, в раввинистической манере нанизанных друг на друга, и они якобы "доказывают" справедливость тех или иных богословских формулировок. Но проблема в том, что оппонент приводит свой набор цитат (часто это совсем другие тексты, говорящие о том же предмете, при этом каждая сторона игнорирует цитаты другой стороны!), и оба спорщика разговаривают сами с собой, а не друг с другом»^[3].

Он далее приводит показательный пример: «один из моих студентов в семинарии несколько лет назад подошел к навещавшему нас ученому-кальвинисту (сам он принадлежал к умеренно арминианскому крылу) и спросил: "В чем основное различием между вашими взглядами и моими?" Профессор несколько театрально воскликнул: "Мои - библейские!" Но как мы проверим, чьи взгляды больше соответствуют Библии?»^[4]

Здесь, впрочем, уместно будет вспомнить опыт апостолов и евангелистов: они совершенно явно вырывали ветхозаветные цитаты из их первичного исторического контекста, в котором они находились, и использовали в совершенно другом смысле. Но если это позволено им, то почему не всем? Пока мы оставим этот вопрос без ответа и вернемся к нему в самом конце.

Православным, казалось бы, несвойственно так жонглировать цитатами, но им привычнее оказывается воспринимать Писание как копилку образов и сюжетов. Например, Великий канон Св. Андрея Критского, который читается в храмах каждый Великий Пост, чуть ли не в каждой новой фразе предлагает слушателю новый библейский образ или сюжет - но говорит он вовсе не о Библии, а о покаянном чувстве самого автора канона. То, что было историей, становится поводом для медитации. Это, разумеется, оправданный и освященный Преданием подход, но в определенном смысле он уводит еще дальше от прямого и непосредственного восприятия библейского текста, чем жонглирование цитатами.

В православном храме Писание постоянно читается за богослужением, но очень и очень отрывочно. Даже Нагорная проповедь в основном остается за пределами литургических чтений православной Церкви, что и говорить о менее центральных текстах! А домашнее чтение Писание у нас пока только входит в практику православного благочестия и принимается как самостоятельная ценность далеко, далеко не всеми.

Но если мы все же читаем Библию и размышляем над ней - читаем ли мы ее как Священную Историю? Библейский смысл слова «священное» - нечто, сделанное в этом мире, но отделенное от всего остального, посвященное Богу и являющее в мире Его святость. В этом отношении следует избегать искушения фундаментализма (Библия - упавший с неба текст) или, наоборот, секулярности (Библия - памятник древней культуры). Но в целом приходится признать, что, привычно говоря о богодухновенности Библии, мы сами не очень понимаем, что именно имеем под ней в виду, хотя есть твердое ощущение, что не все мы имеем в виду одно и то же.

Издавна существовало понимание богодухновенности как буквальной диктовки текста свыше: его можно найти и у Отцов Церкви, и у начинателей Реформации: «Святой Дух вдохновлял пророков и апостолов не только в том, что касается содержания и смысла Писания, или значения слов, так что они могли по своей собственной воле облекать и украшать эти мысли своим собственным стилем и словами, но Святой Дух действительно поддерживал, вдохновлял и диктовал самые слова, всякое и каждое выражение по отдельности»^[5]. Именно такая точка зрения была тогда принята и католиками на Тридентском соборе 1546 г.; но в 1870-м г. на I Ватиканском соборе определение о «диктовке Святого Духа» было заменено на «вдохновение Святого Духа».

Впрочем, к середине XX в. постепенно выработался уравновешенный взгляд на вопрос о природе богодухновенности. У католиков конституция II Ватиканского собора "DeiVerbum" (1965 г.) утверждает «безошибочность книг Писания в деле спасения», признавая в то же время человеческую ограниченность земных авторов библейских книг. С православной стороны можно привести характерное мнение конгресса православных богословов (Афины, 1936 г.): «Механически-буквальное понимание богодухновенности священных книг... не может быть защищено православными богословами, как уклоняющееся в своего рода "монофизитство", а должно быть исправлено в свете Халкидонского догмата о Богочеловечестве. Участие в написании Библии человеческого элемента с его ограниченностью объясняет особенности ветхозаветных книг как исторических источников, их ошибки, анахронизмы, которые могут быть исправлены внебиблейскими данными».

Это мнение вполне созвучно высказыванию баптиста из южных штатов США (традиционно именно они считаются опорой протестантской ортодоксии): «Писание не может быть понято правильно, если мы не примем во внимание его двойное авторство. Недостаточно будет сказать, что Писание - отчасти Слово Божие и отчасти человеческие слова. Следует утверждать, что Библия целиком и полностью - Слово Божие и человеческие слова (Деян 4:25). Было бы не вполне верно устанавливать прямые соответствия между Писанием и Иисусом Христом, но есть, тем не менее, явная аналогия. Как Иисус был зачат по таинственному действию Святого Духа (Лк 1:35), так и Писание появилось как результат Его вдохновения (2 Тим 3:16). И, как Иисус стал человеком, родившись от земной девушки, так и Писание пришло к нам на человеческом языке своих земных авторов. В результате Иисус - живое Слово Божье, Богочеловек, а Библия - записанное Слово Божье, божественно-человеческое Писание» ^[6].

Помимо фундаментализма, который под «священным текстом» понимает текст, сразу, в готовом виде, данный с неба и полностью вырванный из земной истории, существует, разумеется, и другая крайность - секулярный подход к Библии. Разумеется, всякий человек, в том числе и неверующий, может читать и изучать Библию. Но если при этом он будет старательно забывать, что этот текст создавался, сохранялся и передавался как священный, его подход просто не может быть адекватным. Сегодня становится модным заменять слово «библейский» на «сиро-палестинский», как будто Библия - лишь один из множества древних текстов, дошедших до нас из той эпохи и того региона, и никакого особого значения она сама по себе не имеет, а ученые всерьез обсуждают теории (например, «минимализм» в археологии), построенные на презумпции виновности библейского текста: если это описано в Библии, значит, в истории этого совершенно точно не было. Если бы с такими же минималистическими критериями подходили к древней истории вообще, от нее бы, по-видимому, просто ничего не осталось.

Но подробнее мы сейчас не будем на этом останавливаться, и поговорим лучше о последнем слове, поставленном в заглавии - в каком же смысле мы можем называть Библию историей мы, христиане? Кажется, мы слишком всерьез принимаем доводы Александрийской школы, в частности, Оригена^[7]: «И вообще, по апостольскому повелению, во всем нужно искать мудрость, в тайне сокровенную... Кто настолько глуп, чтобы подумать, будто Бог, по подобию человека-земледельца, насадил рай в Эдеме на востоке, и в нем сотворил дерево жизни, видимое и чувственное, чтобы вкушающий от плода его телесными зубами тем самым обновлял свою жизнь, а кушающий от плодов дерева (познания) добра и зла участвовал бы в добре и зле?... Знаменитую субботу, при точном понимании слов: "Сидите каждый в дому своем, никто же из вас да исходит от места своего в день седьмой" (Исх.16:29), невозможно соблюсти буквально, потому что никакое животное не может сидеть целый день, не трогаясь с места. Если мы перейдем к Евангелию и поищем здесь подобных,. когда говорится об ударе в правую щеку, то представляется в высшей степени невероятное дело, потому что всякий бьющий, если только он не страдает каким-нибудь природным недостатком, бьет правою рукою в левую щеку».

Ориген, правда, делает дальше очень важную оговорку: «Мы ясно должны сказать, что в некоторых повествованиях мы признаем историческую истину. Таковы, например, повествования о том, что Авраам был погребен в Хевроне в двойной пещере так же, как

Исаак и Иаков, и по одной жене каждого из них; что Сихем дан был в удел Иосифу, а Иерусалим есть столица Иудеи, где Соломон построил храм Божий, и многое другое». Кажется, со временем об оговорке Оригена многие его последователи как-то совсем забыли и стали воспринимать библейский текст в полном отрыве от исторической плоти, охотно уходя в дебри аллюзий и иносказаний. В то же время буквально все ранние толкователи, даже те из них (начиная с Филона), кто предпочитали аллегорические объяснения, настаивали, что в Библии есть и прямой исторический смысл, и что первичен именно он.

Но что же находим мы в Библии исторического?

Во-первых, это текст, говорящий об истории. В Писании есть множество самых разных текстов: и гимны, и законы, и послания, и речи - но все они вставлены в исторический контекст. Моисеев Закон - не просто свод правил, но то, что Бог даровал Своему народу после Исхода. Послания Павла тоже обращены к конкретным людям и общинам в их конкретной ситуации. И даже в псалмах, самой лирической книге Библии, мы постоянно встретим ссылки на те или иные события.

Зато систематического богословия в Библии практически нет - в ней приведены самые разные воззрения и утверждения, которых придерживались разные люди в разные исторические периоды. Сегодня среди богословов популярен такой жанр, как трактат по схеме «учение N (пророка, апостола, евангелиста) о таком-то предмете». Так и представляешь себе этого пророка или апостола профессором богословия, который читает своим студентам систематический курс лекций.... Строятся все трактаты примерно так: берется готовое церковное учение об этом предмете, а потом подбираются соответствующие цитаты. Классическим примером может служить недавно переизданный труд П.А. Юнгерова "Учение Ветхого Завета о бессмертии души и загробной жизни"^[8]. На самом деле совершенно невозможно найти в канонических книгах Ветхого Завета не то что сколь-нибудь связанного и целостного учения о бессмертии души (оно впервые появляется в 7-й главе 2 Маккавейской книги), но хотя бы даже ясно выраженного упоминания такого бессмертия.

Но Ветхий Завет дает нам другое: он показывает историю израильского народа, в том числе и историю его идей. Уже пророческие книги во многом переосмысливают и расширяют то, что было сказано в Пятикнижии. Точно так же и представление о смерти как о конечном пределе постепенно сменяется сначала робкой надеждой, а затем, в Новом Завете, и твердой уверенностью, что душа бессмертна и ее ждет встреча с Богом.

Наконец, если мы говорим, что Писание - это Священная История, мы тем самым подразумеваем, что это не просто стенографическая запись каких-то событий и речей, но осмысленная и соответствующим образом рассказанная история. А значит, рассказчик мог быть озабочен не столько фактической точностью того, о чем он повествует, сколько осмыслением своего материала: он может его отбирать, обобщать, перегруппировывать таким образом, чтобы лучше и полнее донести свою мысль до читателя. Кроме того, одна из его задач - сделать текст литературно изящным, эстетически привлекательным, что тоже многое определяет в его манере письма.

Итак, Библия - это текст, созидающийся и развивающийся в истории. Мы знаем, что на самом деле это не одна книга, но собрание книг, написанных разными людьми в разные времена по разным поводам и даже на разных языках. Более того, даже одна и та же книга не всегда была написана сразу. Вот как начинается книга пророка Осии (1:1): «Слово Господне, которое было к Осии, сыну Беериину, во дни Озии, Иоафама, Ахаза, Езекии, царей Иудейских, и во дни Иеровоама, сына Иоасова, царя Израильского». Итак, это собрание пророчеств, которые прозвучали по разным поводам в правление целых четырех царей! Вполне естественно, что в нее могли войти достаточно разные отрывки, вступающие друг с другом в сложные отношения.

Поэтому представления о разных авторах, к примеру, книги Исайи, ничуть не принижают авторитет этой книги, а, напротив, расширяют и углубляют наше понимание этого текста, как текста, разворачивающегося и действующего в истории.

В-третьих, это текст, порождающий историю. Речь может идти здесь о многом, но нас в данном случае интересует прежде всего история интерпретации. Если Библия остается Священным Писанием общины верующих, значит, каждое новое поколение заново приступает к этому тексту. Новый читатель будет обязательно опираться на толкования предшественников, но совершенно не обязательно он с ними полностью согласиться. Поэтому нет и не может быть никаких абсолютных, раз и навсегда, для всех заданных истолкований - хотя, разумеется, могут и должны быть разумные границы, выход за которые будет означать отказ от верности толкуемому тексту. А всякое толкование, всякий экзегетический метод принадлежит определенному этапу развития человеческой мысли.

В нашей современности мы, в свою очередь, тоже можем увидеть, как библейский текст изменяет окружающий мир - медленно, но верно. Сейчас все чаще говорится о том, как само появление библейского текста на том или ином языке меняет историю этого народа^[9]. Но мы, по сути, еще сами не осознали, как Библия на русском языке изменила историю нашего собственного русского народа. Что же касается других народов России, то здесь мне посчастливилось, пусть и в малой степени, соучаствовать в этом историческом творчестве - ведь Библия только переводится на эти языки, и я работаю в организации, которая непосредственно этим занимается (Институт перевода Библии).

В четвертых, Библия - это текст, придающий смысл нашей истории. Она перестает быть бессмысленным круговоротом событий, поглощающим людей, чтобы все повторялось вновь и вновь в колесе дурной бесконечности. С библейским учением о творении мира и новом творении история обретает свою отправную и конечную точку, обретает направление движения, а значит - смысл и оправдание. Не так давно президент Франции Н. Саркози^[10] назвал основной причиной бед африканских стран то, что африканцы до сих пор живут больше в природе, чем в истории. Был он прав в отношении Африки или нет, не мне судить, да и не о том сейчас речь. Но он, безусловно, верно заметил, что человек, живущий в плену природных циклов, не видящий отправной точки и цели своего развития, не может добиться покоя и благополучия, он неизбежно будет возвращаться к прежним бедам и проблемам.

Чтобы история могла нас привести к лучшей жизни, чем есть у нас сейчас, у этой истории должны быть цель и смысл. Эксперимент по внедрению альтернативного, марксистского объяснения истории в нашей стране можно считать неудачным, поэтому стоит задуматься над библейским объяснением, которое до сих пор в огромной степени определяет жизнь той части человечества, которая выросла на христианской и иудейской, то есть библейской почве, и ее «общечеловеческие ценности» которой восходят именно к Десяти Заповедям, хотя мы об этом части и забываем.

С обретением смысла истории связана и та самая свобода, с которой апостолы и евангелисты обращались с ветхозаветными цитатами, вырывая их из исторического контекста. Они не просто добавляли к своей аргументации слова и выражения, которые случайным образом оказывались подходящими, а смотрели на вектор исторического и духовного развития, стоявший за этими пророческими словами, и указывали точку, к которой был направлен этот вектор. Разумеется, не всякому толкователю Библии такое позволено.

В заключение мне хотелось бы рассказать одну небольшую историю, которую рассказали мне про мальчика 12-ти лет из семьи русских эмигрантов в Канаде. В школе он по собственной воле постоянно таскал с собой Библию, читая ее на всех переменках, а иногда и на уроках, и говорил, что Ветхий Завет намного интереснее любого исторического романа. Правда, читал он ее по-французски - пожалуй, полного русского

перевода, который можно было так читать, у нас пока просто нет. Но эта история, по крайней мере, доказывает: Библию можно читать как Священную Историю, и при этом с большим удовольствием.

 

^[1]Osborne G. R. The Hermeneutical Spiral: A Comprehensive Introduction to Biblical Interpretation. Downers Gove, 1991, p. 263 идалее.

^[2]Carson D.A., Woodbridge J.D., eds. Scripture and Truth. Grand Rapids, 1983.

^[3]Osborne, op.cit., p.288.

^[4]Osborne, op.cit., p. 310.

^[5]Quenstedt, Theologia didactopolemica, 1.72, 1685. Цит. по: Reid J.K.S. The Authority of Scripture. New York, 1957, p. 85.

^[6]Garrett D.A., Melick R.R. Jr, eds. Authority and Interpretation:A Baptist Perspective. GrandRapids, 1987, p.16.

^[7]О началах, 4.13-19.

^[8] Казань, 1882.

^[9] См., например: Хилл К. Английская Библия и революция XVII века. Москва, 1998.

^[10] На выступлении в Дакаре (Сенегал) 26 июля 2007 г.

Я обречен начать свое небольшое сообщение с неизбежных оговорок, своего рода, попытки как-то «оправдаться». Дело в том, во-первых, что тема моя может показаться как бы не вписывающейся в круг проблем наших Чтений. Но так может только и именно показаться. При ближайшем рассмотрении должно обнаружиться - я постараюсь, чтобы это случилось, - должно обнаружиться, что вопрос, читают ли нынче в России Библию, имеет самое прямое отношение к теме нашей конференции.

Стратегически бесспорная, формула «Христос - исполнение закона и пророков» не может, конечно же, и потому не должна читаться как заклинание, автоматически обеспечивающее ее, формулы, триумфальную реализацию.

Для меня вполне представимо, что даже в судьбе человека, никогда и в глаза-то не видевшего Библию, может состояться, по благоволению Господню, счастливое, спасительное торжество той истины, которая стало названием Третьих Библейских Чтений памяти о. Александра Меня.

Но такое, я полагаю, не может быть массовым явлением. Более реальным - в статистическом, так сказать, измерении - видится постижение и глубокое уроднение заповедей Христовых (как исполнения Закона и пророков) в длительном, а лучше сказать, перманетном общении ревностного христианина с текстом Священного Писания.

Такой поворот темы наших Чтений делает для меня не просто возможной, но прямо- таки архинеобходимой постановку одного из самых злободневных, как мне кажется, вопросов современной миссионерской практики - обязывает задаться и вопросом (наряду, разумеется, со многими другими, не менее важными), а читают ли нынче в России Библию?

После первой должен сделать и другую, более короткую, оговорку: моя маета, она не столько богословская, сколько социо-публицистическая; хотя, разумеется, публицистические азарты мои родились не в отвлеченном пространстве, а в живой практике, в процессе непосредственного соучастия в реальном проекте «Перевод Священного Писания на современный русский язык».

Наконец, третья и последняя оговорка: размышления, которыми я собираюсь поделиться, родились и выстроились как попытка ответа на запрос извне. Мне была заказана и даже оплачена была статья. Я соорудил нечто на заданную тему, однако опубликовать сделанное мной не решились. Почему? - это, думаю, выяснится входе изложения, ибо сообщение мое и есть ни в какой мере не переделанная означенная статья.

Но итак вопрос: читают ли нынче в России Библию?

Начну с решительного заявления: нет, не читают! Предвижу, меня непременно спросят: не дань ли это пиаровской эксцентрике? - Вопрос такой, среди прочих, конечно же, будет задан мне. Что ж, ниже я приведу достаточные, надеюсь аргументы, которые рассеют подобного рода подозрения на мой счет и позволят мне остаться, что называется, «при своих», остаться в печальной уверенности, что нет, не читают.

Не читают. Именно так: не читают. Большинство в лучшем случае почитывает, а то и просто полистывает. Или вообще только поглядывает на нее, на Библию, благородно стоящую на полке.

С затаенной гордостью поглядывают на нее: она у них есть (в каждом приличном доме есть). Но в том-то и дело, что только «есть», а вовсе не «читается». Ведь если бы люди читали Библию, действительно читали, то есть исследовали (чуть позже попытаюсь объяснить, почему для меня «читали» значит «исследовали»), так вот, если бы Священное Писание в самом деле читали, не было бы в православном мире многого из того, что так печалит истинных патриотов, - роста ксенофобии, скажем; формализма мертвящего тоже не было бы; сребролюбия, говоря старинным слогом, и его не знали бы. От многого увело бы нас истинное чтение, а не одно только почитание (благоговейное удаление время от времени пыли со священного тома).

Случалось мне не однажды в некоем молодежном клубе, куда я регулярно заглядывал, спрашивать самых разных людей, читают ли они Библию. «Да читали», - утверждают. - «В самом деле читали?» - «Ну не врем же!». - Я верил: читали. Но вот свидетельство того, что в известном смысле все-таки не читали. Один молодой человек все время, так сказать, «наезжал» на Ветхий Завет и на главного «героя» его, на Бога Яхве: дескать уж больно жестокосерд, безобразно мстителен и т. д. и т. п. Я думаю, что такие оценки говорят о явном непонимании существа дела. То есть читать-то человек читал, но не прочитал.

Столь безотрадная (тягостная для меня) квалификация приведенного результата общения с Библией ни в малейшей степени не хула на человека. И дело здесь не в приличиях. Мы просто обязаны понимать, что прискорбный результат этот (тем более прискорбный, что отнюдь не редкий) совершенно закономерен, можно сказать даже, неизбежен.

Что я имею в виду? - Многое!

Здесь, прежде всего, сразу возникает вопрос, как понимать характер того особого текста, о котором у нас речь; как понимать его жанровую, если угодно, природу. Дело в том, что, с одной стороны, Библия - это повествование о вполне реальной истории, а, с другой, она - сложнейшая симфония бесконечного множества метафор. Текст Писания во многих случаях прямо-таки до осязательности эмпиричен и вместе с тем он тотально метафоричен, даже и там

метафоричен, где мы имеем дело как будто бы с предельной конкретикой и буквальностью.

Начнем с того, что многие суждения Создателя и пророков, как и описания самых разных событий, даются именно в метафорическом режиме. Скажем, когда говорится, что Господь «карает», о чем нас с удручающей регулярностью ставят в известность богодухновенные ветхозаветные повествователи, то это надо понимать не в полицейском, конечно же, смысле слова. Речь всякий раз о том, что Господом мир устроен так, что неправедные деяния неотвратимо вызывают (если угодно по закону Ньютона: действия рождают противодействия), вызывают соответственные следствия, которые воспринимаются кем-то и могут быть описаны как некое волевое противодействие самого Творца.

Но даже и так понятое противодействие злу являет себя в логике объективной природы вещей. Эта природа задана, разумеется, Господом, Им же она, если угодно, хранима, но потому как раз и не попирается никогда Создателем в угоду тем или иным сиюминутным прихотям Его. Так что и в эпизодах возмездия и порой страшного даже воздаяния, не приходится говорить о «мстительности» в буквальном, житейском нашем толковании этого слова; и уж тем более нельзя даже в таких случаях подозревать в жестокосердии Бога. Речь здесь всякий раз о другом: о неотвратимости наказания, то есть о торжестве справедливости.

Не Бог жесток, а люди. В Книге Левит говорится, например, что человек, который хулил отца и мать, тем самым и обрек себя на гибель. Но ведь это именно он сам обрек себя на собственную смерть. В Писании так и сказано: на нем кровь его, на нем его собственная гибель, он сам произвел, породил ее. Ну, а описывается это условно, с отсылкой, так сказать, к Богу: дескать, в конечном счете все это именно Им устроено таким образом, что человек всенепременно пожинает плоды неправедности своей. Да, это Им устроен такой именно порядок вещей, в согласии с которым рано или поздно торжествуют закон и справедливость. Что говорить, тяжело такое устройство мироздания, но только для душ слабых и лукавых - поделом же, как говорится, мука вору. Только сам он и виноват, и неча на Бога пенять, коли...

Но вернемся на магистраль нашего разговора. Отношения с Библией не складываются порой и по другим причинам, а не только ввиду особой метафоричности священного текста. Нередко речь должна идти о таких языковых трудностях, с которыми не то что не может, а и не должен вовсе справляться современный читатель. Справляться должен не читатель, а другие люди. Трудности, о которых пойдет у нас разговор, очень часто происхождением своим обязаны переводчикам, которые, даже руководствуясь самыми благими намерениями, отнюдь не всегда были ограждаемы ими, этими намерениями, от становящихся со временем все более очевидными печальных ошибок.

Обратимся снова к примерам. В Книге Левит, в 29-м стихе 27-й главы ее, читаем (в Синодальном переводе, имеющем сегодня самое широкое хождение): «все заклятое, что заклято от людей, не выкупается: оно должно быть предано смерти» (Лев 27: 29). Прежде, чем надвинуться на прямо-таки зловещее доктринальное несоответствие, поясним для читателя, о чем здесь идет речь; поясним с оглядкой на контекст. В большей части 27-й главы говорится о возможности и праве человека посвящать любое свое имущество Господу (выражаясь современным языком, передавать его в церковное владение). Вместе с тем признается, притом как совсем не постыдное, право и выкупать некогда посвященное обратно. Резонным условием такого выкупа объявляется уплата пятой части прежней цены в дополнение к самой этой возвращаемой цене. Выкупу подлежит все что угодно, кроме одного. Это исключение как раз и оговаривается в 29-м стихе, о котором мы заговорили. Слово «заклятое» означает в Синодальном переводе «посвященное». Стало быть, текст надо понимать так, что выкуплен, отъят у церкви не может быть только человек (никто из/от людей). Эта первая часть стиха не вызывает сомнений, ничем не может смутить истинного христианина, но вот продолжение его («оно должно быть предано смерти»), продолжение это, конечно же, «напрягает», как говорят сегодня. Я ставил простенький опыт: читал самым разным людям этот стих, и все они, все как один именно «напрягались» и пусть и в разной форме, но совершенно одинаково по сути говорили, что им жутковато слышать здесь нечто «языческое» или по крайней мере «инквизиторское». «Стихийное» русское ухо читает оборот «предать смерти» как заведомо перифрастический, то есть как «убить». Понятно, что эффект такого - законного в логике русского менталитета - прочтения явно не согласовывался для «смущавшихся» с общим христианским пафосом текста.

Как же возникло представленное «кощунство»? Дело все было в том, что (не важно по каким уж там причинам) авторы Синодального перевода, не сильно озабоченные эстетикой его, не убоялись (а зря, как теперь видно!), не убоялись своей неосторожности, не «просчитали» неизбежную накладку, порождаемую несоответствием скоропалительно найденной языковой формулы тому, что они держали в уме. Как же быть теперь? - Ошибку надо исправить. Вернее, нужно рассеять недоразумение. В чем же это недоразумение, с чем оно связано? - Подвело неполногласие («пере» заменили на «пре»), и получилось не то, что хотели сказать, что держали в уме. Речь шла о том, что люди в отличие от всего другого, не выкупаются, передаются, передоверяются смерти одной. Иначе говоря, они остаются посвященными Богу (невыкупленными) до самой своей смерти. Их нельзя выкупить. Но их и не подталкивают к смерти (не предают ей), а просто оставляют в некогда случившемся состоянии до смерти, которая одна только получит права на них в свой срок. В выявленной

логике стих должен выглядеть примерно так: оно (и) должно (ы) быть передоверено смерти. Или: только смерть получит права на них в свой срок.

После примера из мало кем читаемой Книги Левит предложим другой - из текста каждодневного «пользования». В классической и всеми любимой, глубоко почитаемой молитве «Отче наш» есть формула, которую все «стерпливают» только потому, что в известном смысле не «читают» ее, то есть, читают, но не ее, а лишь свое, так сказать, «переживание» чего-то заведомо верного, дорогого, но, увы! скорее подразумеваемого, нежели прямо представленного в тексте. Если же «упереться» в собственно текст, то в формуле, которую мы так и не привели пока, не может не вызвать недоумения нечаянно (конечно же, нечаянно - в этом у нас нет ни малейшего сомнения), нечаянно зафиксированная, словесно оформленная, с позволения сказать, «логика» . Мы взяли последнее слово в кавычки, потому что, как увидит сейчас читатель о логике-то здесь меньше всего и можно говорить, о доктринальной логике.

Но вот, наконец, и сама эта злополучная формула, к которой мы, что называется, «вяжемся»: «и не введи нас в искушение». Повелительно-просительная форма глагола в стихийно-нормальном режиме современного чтения роковым образом говорит о нарушении «презумпции невиновности» Господа, Который «подозревается» в способности и, может быть, даже готовности искушать слабых мира сего. Иначе как кощунственным такое представление назвать невозможно. Оно, слава Богу, и не является сознанию читателя, но только потому как раз, что читается, как мы уже сказали, не сама эта формула, а нечто другое, давно и привычно подразумеваемое по традиции.

Как и в первом случае (со стихом из Книги Левит), я опять-таки ставил неоднократно опыт: просил практикующих священнослужителей объяснить мне этот стих. Все они, сколько их ни было, начинали одинаково: «Мы имеем в виду...» На это я отвечал: «Что вы имеете в виду нечто лучшее, чем то, что прямо сказано в тексте, - это мне понятно. Но ведь это именно вы «имеете в виду». А что будет на уме у читателя, который впервые откроет Священное Писание, этого вы никаким своим «наперед-знанием» предопределить, конечно же, не можете. И вот, этот бедный читаель, не то, чтобы непременно, но весьма возможно (в силу как раз обыкновения читать буквально только то, что написано «топором») прочитает приведенный стих как свидетельство и о возможной угрозе, которая может проистекать от Бога. В качестве одной из альтернатив можно предложить вдумчивому (исследующему) читателю такое: «и не оставь нас пред искушением». Не настаивая на такой именно версии, мы однако же твердо убеждены, что в любом случае от формулы «не введи.» нужно уходить.

Но кто будет «уходить?» - Тут нас выносит на третью причину того, что сегодняшнему читателю-неофиту «не в подъем» во многом темный для него текст Библии. Зайду на вопрос опять-таки со стороны практики. Совсем недавно (буквально на днях) мне случилась на одном из радиоканалов услышать сетование некоего читателя-энтузиаста. Он рассказывал о том, как делился своими впечатлениями о книге «Сын Человеческий» с автором ее, с о. Александром Менем. Человек, как известно, широчайшей и основательнейшей образованности, автор не почел для себя обидным согласиться с 9-ю из 10-и сделанных ему замечаний. Более того, он обещал внести необходимые поправки в очередное издание книги. И обещание свое сдержал. Рассказав обо всем об этом, слушатель привел еще один пример, в другом уже роде: он вспомнил о том, как по обращении с «неудобными» вопросами к одному батюшке был просто изгнан из церкви. Сам этот слушатель, как может быть и те, кто внимал ему на радио, могли утешиться тем, что последним по хронологии «консультантом» спорщика был именно о. Александр Мень. Но где же наберешься на всех Меней этих, когда и тот единственный, которого мы знаем и помним уже не с нами? Я сознательно впал в гиперболу: не одним, конечно же, Менем жив православный мир, в котором далеко не все батюшки прогоняют «строптивцев». Однако же не секрет, что немало в этом мире таких церковных наставников, которые совсем не расположены к паритетному диалогу со своей паствой. «Исследованию» Библии в союзе с «задумывающимися» прихожанами многие их них предпочитают дежурное поминание истин Писания всуе.

Последнее прямо-таки обязывает меня вывести в осадок следующую мысль: читатели начнут исследовать Писание, когда этого захотят пастыри. Мне могут возразить, что иные пастыри уже и начали не почитывать и почитать только, но именно исследовать начали, размышлять, да только «толпа» вот к такому чтению не готова. Осмелюсь заявить, что означенное мнение есть удобная «клевета», любезная сердцу тех, кто таким образом «благообразно» оправдывает собственное нелюбопытство и лень. Мне лично случалось встречать очень многих людей, которые как раз «любопытствуют», «сомневаются», ищут, рискуют погружаться в глубины Священного Писания, но не находят поддержки своему «дилетантскому» энтузиазму. «Профессионалы» мнят себя выше их «детской» любознательности. А зря! Никогда не следует забывать завет Христа, что именно «детям», единственно им и стоит уподобляться. К этому можно присовокупить и другое свидетельство: «Духовенство наше не отвечает на вопросы народа давно уже. Кроме иных, еще горящих огнем ревности о Христе, священников...». Свидетельство это дорогого стоит. Сказал-то ведь это не иной кто, как Федор Михайлович Достоевский, не последний, кажется, христианин на Руси.

Так вот в этом-то все и дело. Сегодняшней Церкви всерьез, по-деловому, а не митингово-политически, как она пока предпочитает это делать, всерьез следует озаботиться религиозным просвещением народа. Но, конечно же, не в привычном тоталитарном тоне и

режиме, который не уберег когда-то Россию от трагедии 1917 года, а в безальтернативных, как нам представляется, алгоритмах сотрудничества с окормляемой паствой.

Когда начнется взыскуемое временем обновление Церкви, тогда в России и сопредельных странах станут читать, воистину читать Библию.

Что же касается способностей «толпы», то вот пример из другой, что называется, оперы: в Старой Руссе давно уже из года в год проводятся Чтения, посвященные Достоевскому. Главные участники их - ученики обычных российских (по преимуществу деревенских даже) школ. «Дети» исследуют (!) Достоевского. Могут! Очень даже могут!

Иван Лобанов

Переводчики Библии, как правило, отталкиваются от текста, а не от читателя. Говоря о процессе перевода, они, как правило, задают себе вопрос: переводим ближе к тексту (имея в виду буквализм как худший вид перевода) или ближе к смыслу, чтобы изложить то, что в тексте заложено так свободно, как только возможно. Последнее предполагает некое бойкое письмо, такую несколько свободно льющуюся речь (здесь могут быть и крайности, как, например, в англ. Living Bible - поговорим на библейскую тему). При этом фигура читателя как бы отодвигается на задний план. Я попробую посмотреть на то, каким мы, переводчики, всё-таки представляем себе читателя.

1. Он любит чтение как процесс, следовательно, это человек читающий: HomoLegens.

В начале лета Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провёл исследования, которые власти предержащие как-то не заметили. А напрасно. Их результаты таковы, что как минимум двум министерствам - культуры и образования - нужно жать на все «тревожные кнопки» и собирать экстренные заседания кабинета министров. Потому как, согласно опросам ВЦИОМ, 35% россиян НЕ ЧИТАЮТ КНИГ ВООБЩЕ!

Сергей Капица: «Россию превращают в страну дураков»

«Данные ВЦИОМ говорят о том, что мы наконец пришли к тому, к чему стремились все эти 15 лет, - воспитали страну идиотов. Если Россия и дальше будет двигаться этим же курсом, то ещё лет через десять не останется и тех, кто сегодня хотя бы изредка берёт в руки книгу. И мы получим страну,

которой будет легче править, у которой будет легче высасывать природные богатства. Но будущего у этой страны нет! Именно эти слова я произносил пять лет назад на заседании правительства. Время идёт, а процессы, которые ведут к деградации нации, никто даже не пытается понять и приостановить».

Обычно говорят о некоем среднестатистическом человеке, но это не совсем верный посыл. Это принципиальный водораздел: читающий или нечитающий. Посмотрим на такого человека в изображении Гончарова.

«Что ж он (Обломов) делал дома? Читал? Писал? Учился?

Да: если попадётся под руки книга, газета, он её прочтёт.

Услышит о каком-нибудь замечательном произведении - у него явится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит книги, и если принесут скоро, он примется за неё, у него начнёт формироваться идея о предмете; ещё шаг - и он овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и книга лежит подле него недочитанная, непонятая.

Охлаждение овладевало им ещё быстрее, нежели увлечение: он уже никогда не возвращался к покинутой книге...

Дальше той строки, под которой учитель, задавая урок, проводил ногтем черту, он не заглядывал, расспросов никаких ему не делал и пояснений не требовал. Он довольствовался тем, что написано в тетрадке, и докучливого любопытства не обнаруживал, даже когда и не всё понимал, что слушал и учил.

Если ему кое-как удавалось одолеть книгу, называемую статистикой, историей, политической экономией, он совершенно был доволен.

Когда же Штольц приносил ему книги, какие надо ещё прочесть сверх выученного, Обломов долго глядел молча на него.

- И ты, Брут, против меня! - говорил он со вздохом, принимаясь за книги.

Неестественно и тяжело ему казалось такое неумеренное чтение...

Серьёзное чтение утомляло его. Мыслителям не удалось расшевелить в нём жажду к умозрительным истинам.

Зато поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желания блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слёз. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности.

Штольц помог ему продлить этот момент, сколько возможно было для такой натуры, какова была натура его друга. Он поймал Обломова на поэтах и года полтора держал его под ферулой мысли и науки...

Но цвет жизни распустился и не дал плодов. Обломов отрезвился и только изредка, по указанию Штольца, пожалуй, и прочитывал ту или другую книгу, но не вдруг, не торопясь, без жадности, а лениво пробегал глазами по строкам.

Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплётом вверх и шёл обедать или гасил свечу и ложился спать.

Если давали ему первый том, он по прочтении не просил второго, а приносили - он медленно прочитывал.

Потом уж он не осиливал и первого тома, а большую часть свободного времени проводил, положив локоть на стол, а на локоть голову; иногда вместо локтя употреблял ту книгу, которую Штольц навязывал ему прочесть».

2. Это человек ищущий.

Обычно спрашивают: верующий человек или неверующий. Но важно, чтоб в нем длился процесс поиска, он бы не успокоился. Бывает, что верующий перестает искать, он уже нашел, поэтому для него новый перевод уже и не столь нужен, сколь тому, кто еще ищет (даже найдя ту церковь, нишу, в которой чувствует себя спокойно).

3.   Задавая себе вопрос в дихотомии «воцерковленный / невоцерковленный», отвечаем на него так: и тот, и другой, главное, чтобы он отвечал критерию ищущего. Я не раз слышал от воцерковленных христиан, что им вообще не нужен никакой другой перевод, кроме Синодального: с ним они росли, продираясь сквозь сложный текст, и теперь он дорог им как спутник их роста. Но разве рост прекратился? И некоторые обращаются к новым переводам, чтобы сверить знакомые места. Лишь немногие из «церковных» людей могут решиться читать новый перевод подряд, книгу за книгой, как это было некогда с Синодальным переводом.

4.   Возраст читателя Библии: от 18 до 25 лет / от 50 и выше - т.е. тот возраст, в который нужны ответы. Собственно оглядите аудиторию, в которой вы проводите свое утро воскресного дня, вы увидите, что в церковь приходят люди именно этого возраста. Люди средних лет в церкви либо потому, что задержались там в том возрасте поиска, либо они попали в беду, а она уже их привела к поиску ответов на предельные вопросы. И это здорово, что они нашли их не в другом месте, а в церкви.

5.   Образование

Это человек с образованием не ниже среднего, потому что любящий читать обычно и любит учиться (самообразованием или же пройдя всю лестницу от высшего до доктора).

6.   Пол - женский как более читающий, мужской - из гуманитариев.

Заставить читать мужчину трудно, он делает это время от времени, когда

ему нужно что-то по делу, он копается в литературе, в интернете... (Мужской пол как раз в Интернете может скорее добраться до нового перевода.)

7. Взыскательный / требовательный к тексту, раз уж он читающий.

Читающий обычно очень избирателен в своем чтении. У него есть излюбленные жанры. Он охотно читает серии книг, собирает их. И поэтому он не читает косноязычные тексты и плохие переводы.

Итак, мы можем говорить о читателе в некотором прогнозе, перспективе, но надеемся, что жизнь будет шире наших даже самых оптимистических прогнозов. И Библия будет книгой для широкого круга читателей, а не просто еще одной книгой на полке.

Приложение:

Заблуждения в отношении читателей Библии (по Л. Райкину):

1.   Современный читатель Библии имеет низкие интеллектуальные и лингвистические способности

2.   Библию читают, в большинстве своем, люди, с ней незнакомые.

3.   Читатели Библии не справятся с богословской и технической терминологией.

4.   Образный язык - за пределами понимания читателя Библии.

5.  Нынешнему читателю нужны короткие предложения.

6.  Читатели Библии не могут прыгнуть выше своих способностей

7.  Библия более трудна для нынешних читателей, чем для читателей оригинала.

8.  Читатель, а не автор определяет смысл.

О изучении Писания в раннем монашестве (по материалам древних иноческих уставов и патериков)

Совместное чтение Писания - это древняя церковная традиция, весьма разнообразная в своих проявлениях. Но сегодня в эту сферу пришло множество людей, не знакомых с этим опытом, но учащих других, «как надо». С их точки зрения, чтения становятся «православными», когда: а) обязательно присутствует священник, б) участники не доверяют своему духовному опыту, опасаясь впасть в прелесть или выродиться в секту, в) на группе не рассуждают о своем понимании Писания, а только изучают святоотеческие толкования. Огрубляя, Писание представляется ребусом, для разгадывания которого требуются святые отцы. Что же сказать на это? Этот этап проходил и автор данного текста. Как бы ни читалось Писание, хорошо, что Слово Божие читается в принципе - оно будет действовать в верующих, подкрепленное надежными толкованиями. Плохо, что все другие формы чтения при этом признаются еретическими. Чтобы показать, что возможны и другие подходы, мы обратимся к опыту ранней монашеской традиции, IV-Vвекам, известным многочисленными примерами святости. С другой стороны, некоторые крайности присутствуют и в современном «научном» исследовании Библии, когда в том числе верующие ученые оказываются в зависимости от проблематики, навязанной библеистике светскими исследователями; и, соответственно, нам хотелось бы проследить, зачем читали Писание в древности.

Итак, нам предстоит ответить на вопрос о цели и форме изучения Писаний в раннем монашестве. При этом мы не будем касаться собственно экзегезы - о теории четырех смыслов Писания, экзегетических школах и их принципах существует большое количество материалов для заинтересованного исследователя.

Основываться мы будем на следующих памятниках: «Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов» (или «Египетский патерик»), «Палестинский Патерик», а также «Древние иноческие уставы», собранные еп. Феофаном, затворником Вышенским^[I]. Это известные произведения, новым будет только угол зрения, под которым мы предлагаем их рассмотреть.

О важности чтения Писаний в этих сборниках говорится пространно и много. «Как рыба не может жить без воды, так душа без безмолвия и поучения в Божественных Писаниях не может спастись» (1111 2:45) Авва Епифаний говорил: «Незнание Писаний есть великая стремнина и глубокая пропасть; незнание Божественных законов есть предательство своего спасения» (ДС, 144:10, 11). Как мы видим, изучение Писаний преследует не абстрактно-академическую цель: от этого зависит спасение человека.

Изучение Писаний не преследует цель получения большого объема знаний:

«Когда читаешь, читай с усердием и не ищи многих слов, ибо и одно слово может возбудить ко спасению» (1111 2:190). Один из старцев, Вениамин, перед смертью дает своим ученикам один-единственный совет: «Вот что делайте, и можете спастись: Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите (1Фес.5:16-18)». Монахи этого периода и на практике показывали, как жить по Писанию: подставляли другую щеку (ДС 131:3), не имели двух одежд и не заботились о завтрашнем дне (ДС 125,6:5).

Если говорить о плодах, то изучение Писания помогает справиться со страстями, наполняет душу радостью и показывает, как следует поступать:

«Частое поучение в Божественных Писаниях усыпляет вещественно-любивые страсти, как диких зверей» (ПП 2:55) «Поучайся в Божественных Писаниях, ибо, как вино утишает скорбь и прелагает печаль сердца на радость, так Слово Божие, сие духовное вино, преисполняет душу радостью и весельем, когда оно усердно и внятно приемлется» (ПП 2:105). «Некто спросил авву Антония: что мне делать, чтобы угодить Богу? - Что велю тебе, отвечал старец, то соблюдай: куда бы ты ни пошел, всегда имей Бога перед своими очами; что бы ты ни делал, имей на это свидетельство в Священном Писании; и в каком бы месте ты ни жил, не скоро уходи оттуда» (ДС, 17:3). Если же внутренней работы не происходит... «Как нет пользы сеять на заросшем месте, ибо там дикие травы заглушают пшеницу, - так не пользуют души и словеса Писаний, если она скрывает в себе дикие корни похотей и помыслов страстных» (ПП 2:141). Вообще, «желающий угодить Богу должен не только читать Слово Его, но и быть искусным в деле, неленостным, не преданным суете» (ПП 2:79).

Призывы к трезвению преп. Пахомия заканчиваются смелым заявлением: «Если вы будете себя воодушевлять таким образом каждый день, братие мои, то увидите, как Бог вскоре возобитает в вас, как в Своем храме; а с Ним вы не только не будете бояться никаких козней вражеских, но всегда будете просвещаемы Духом Святым, который, лучше тысячи наставников, поведет вас незаблудным путем спасения и подаст вам духовное ведение, какое не может сообщить никакая мудрость человеческая». (ДИУ, 50­51). Эта идея о необходимости чистоты, а не знаний, и о том, что подлинное понимание Писаний приобретается Духом, во многих формах присутствует в монашеской культуре того времени. Так, образованнейший авва Арсений не говорит поучений, желая сначала выучить азбуку подвижничества (ДС 32:5-6). Авва Пимен отказывается вначале говорить о высоких вещах Писания, но беседует о помыслах (ДС 365:8). Об приоритете чистоты, а не знаний, учит авва Феодор, ученик Пахомия Великого: «Желающий понимать Писание должен заниматься не столько чтением толкователей, сколько очищением сердца от плотских пороков. Если сии пороки будут истреблены, то по снятии покрывала страстей душевные очи будут созерцать тайны Св. Писания. Ибо оно не с тем открыто от Св. Духа, чтобы мы его не знали; темно же оно от того, что душевные очи наши закрываются покровом пороков; а если им возвращено будет естественное их здравие, то и одного чтения Св. Писания достаточно будет для уразумения истинного смысла его, и не будет нужды в пособии толковников, подобно тому, как телесные глаза не нуждаются ни в какой науке для видения, если только они чисты и нет темноты. От того-то и у самих толкователей произошло столько разностей и погрешностей, что, приступая к толкованию Св. Писания, не заботятся об очищении духа: по причине нечистоты сердечной они не только не видят света истины, но еще придумывают много противного вере». (Писания преп. Иоанна Кассиана Римлянина, кн. 5, гл. 35). Учителя Палестинской пустыни советуют обращать внимание на состояние души - ее наготу, т.е. свободу от поглощенности чем-либо еще, и внутреннее безмолвие: «Представь Богу ум нагим, и привлечешь невидимую Божественную помощь» (1111 2:113). «Бегай шума мирского, люби безмолвие, восприми кротость и терпение, умири нечинные помыслы, очисти душу и сердце, и воспримешь глубоко в сердце словеса Божественных Писаний, кои суть духовная пища» (ПП 2:140).

А что делать, если такая чистота не приобретена, и душу, напротив, борют страсти? Интересно, что и тогда читать Писание полезно - конечно, для человека, осознающего нужду в очищении: «Надлежит нам всегда прибегать к чтению и поучению в Божественных Писаниях, гнев ли смутит сердце или похоть разжжет плоть, или нападут злые помыслы, или другое что встретит душа вредное. Читающего Божественные Писания и поучающегося в них день и ночь Пророк сравнивает с деревом, насажденным при исходищах вод, ибо и душа, насажденная при водах Божественных Писаний, напояясь ими, расцветает и богатеет духовными плодами и, собирая в себе росу Всесвятаго Духа, погашает огнь внешних бед и внутренних страстей» (ПП 2:160). Здесь важно постоянство: «Прилежи внимательному чтению Божественных Писаний и не ленись часто приступать к нему, понимаешь ли силу слов или не понимаешь, ибо частое поучение в нем разрешит непонятное вначале. Часто, чего не поймем ныне, поймем завтра, благодатию Бога, невидимо разверзающего ум наш разумети Писания» (ПП 2:74).

Эта идея о том, что верное познание невозможно приобрести «вдруг», по цитатам (любителей цитат называли «торговцами чужими изречениями» - ДС 527:3), что требуется познание Писания опытом, многолетним углублением в Слово, в корне противоречит сегодняшней культуре, когда ответы нужны сейчас и сразу (ср. поиск старцев новоначальными христианами). Мысль о том, что правильный ответ может не даваться длительное время, его надо «вымолить», кажется некоторым еретической, а иным - ненаучной. Между тем, мы встречаемся с многочисленными примерами того, как великие старцы признаются в отсутствии ведения по тому или иному вопросу (ДС 426:9, 22:17), или же предпринимают трехдневный молитвенный подвиг, чтобы разъяснить недоумения относительно того, кем был Мелхиседек (ДС 136:8). В случае с трудным местом из книги Левит преп. Антоний просит Бога послать ему не больше не меньше как Моисея, чтобы он изъяснил трудное место - и в ответ слышит голос, говорящий с ним (ДС 27:26). Кстати, из этих примеров видно, что монахи читали оба завета, и советуют это делать и другим: «Я читаю Новый Завет, но не забываю и Ветхого» - говорит Сисой в ответ на просьбу о наставлении (ДС 477:29).

При этом, конечно, признается и то, что некоторые прозрения бывают от бесов (ДС 19:12), чем только подтверждается справедливость слов ап. Павла о необходимости все испытывать (1 Фесс. 5:21). Также Писание не должно использоваться для прений и демонстрации себя, своих способностей, и состязаний с другими: «Авва Амон Раифский говорил авве Сисою: когда читаю Писание, то помысл внушает мне заботиться о витиеватом слове для состязаний. - В этом нет пользы, сказал ему старец, но лучше в чистоте ума ищи для себя безыскусственной простоты слова» (ДС 471:15).

В каких формах происходит изучение Писания?

В древности мы не находим примеров группового изучения Писаний в том виде, который практикуется сегодня. Отчасти это связано с тем, что книги дороги, и всегда стоит вопрос: иметь книгу для поучения себя и братии или, продав ее, раздать милостыню (ДС 526:1).. Братья нередко выбирают второе - потому что для них важно не Библия как таковая, а жизнь по Слову Божию. Большинство простых монахов книг не имеют, или имеют частичные списки. Естественно, о сборниках толкований идет речь только в случае огромных общежительных монастырей, где имеются библиотеки. Поэтому мы встречаемся с беседами настоятеля, которые имеют продолжение в последующих обсуждениях братии, т.наз. братских собеседованиях (ДИУ). При этом подчеркивается, что просто так, без благоговения рассуждать о Писании - опасно (ДС 84:2).

В древности существуют еще две важные формы работы с Писанием - заучивание текста наизусть и богомыслие.

С заучивания наизусть псалмов начинается монашеская жизнь, и без такого изучения Писания человек не может быть монахом, ведь не одежда делает монаха, а внутреннее содержание ума. Некоторые заучивали наизусть и целые книги Нового Завета (ДИУ, 129:166-167). Впрочем, только лишь знанием наизусть это не ограничивается.

Богомыслие - вторая специфическая форма работы с Писанием, упоминаемая в это время. Это постоянное обращение к темам чтения, размышление над ними. Предписывалось: в Церковь ли идут или из Церкви, в трапезу или из трапезы, дома ли сидят за работою или работают в пекарне, в саду и в поле, идут ли путем куда, или плывут в лодке, — во всех обстоятельствах,— телом дело делать, а ум занимать каким либо местом Писания. Приведя на память место Писания, повторяли его мысленно, пытаясь понять, что есть в нем и чему оно учит. Переходить от одного места к другому не спешили, и на обдумывание могли уходить целые дни и недели. Так, авва Ахилла длительное время наедине сам с собой вслух рассуждает о Быт. 46:3 (ДС. 79:5). Описывается и такой случай. Однажды погонщик верблюдов пришел к авве Иоанну Колову, чтобы взять у него корзин и пойти в другое место. Авва взошел в келью, чтобы вынести ему своего плетенья, и забыл об этом, ибо ум его был устремлен к Богу. Погонщик опять просил и стучал в двери. Авва Иоанн, входя в келью, опять забыл о нем. Когда же погонщик застучал в третий раз, то авва, входя в келью, твердил: Плетенье - верблюд, плетенье - верблюд. Это твердил для того, чтобы не забыть (ДС 213:29).

Если же встречалось недоумение по темноте места или кажущемуся несогласию его с другими местами, братья не тотчас беспокоили вопросом о нем старших, но наперед сами старались решить его, неоднократно принимаясь за обсуждение остановившего их места, и в молитве испрашивая просвещения свыше.

Где критерии того, что все перечисленные формы работы с Писанием действительно будут вести ко спасению? Свт. Феофан пишет, что в общежительных монастырях правильное богомыслие воспитывалось посредством собеседований, которые вели аввы и смотрители домов (настоятель, кстати говоря, вовсе не обязательно является клириком: у пресвитеров в древней Церкви иная задача - священнодействие Св. Христовых Таин). Там же, где монахи живут разрозненно, они научаются жизни во Христе от своих старцев, в личном общении. Впрочем, старцы иногда совершенно не говорят поучений, предпочитая учить собственным примером (ДС 428:1). Т.е. правильное понимание Писаний воспитывается не столько по книгам, сколько из живого опыта общения с носителями Духа.

Вообще, у изучающего патериковые записи и монашеские уставы складывается впечатление, что изучение Писания в этот период не является ни автономным научным знанием, ни какой-то самостоятельной формой возрастания в церковной жизни. Оно неотделимо от безмолвия и молитвы, обнимающей весь день

христианина, от советов с духовно опытными людьми, от частого причащения Св. Христовых Таин, - наконец, от общей жизни - совместного труда, трапезы, которые также являются включенными в ткань духовной жизни.

Итак, мы можем заметить, что изучение Писания в древнем монашестве было сугубо практическим делом и было ориентировано на очищение от страстей и познание воли Божией. Писание следовало читать не для умножения знаний, но для спасения. Важно не столько читать комментарии, сколько подготовить свою душу - безмолвием, чистотой, молитвой, чтобы в нее вселился Святой Дух и Сам просветил лучше всяких наставников. В древнем монашестве существуют две специфические формы работы с Писанием - заучивание его наизусть и постоянное богомыслие. Обеспечивается правильное толкование Писания, во-первых, регулярными наставлениями старших в монастыре, которые сопровождаются еще уточняющими беседами самих братий, и, во- вторых, всем строем духовной жизни - зачастую, не словами, а примером старцев, которые на деле исполняют Писание.

Спасибо за внимание.

ОПЫТ СОЗДАНИЯ ЕВАНГЕЛЬСКОЙ ГРУППЫ

Петр Аполлонов, 2 курс

В данной работе описаны некоторые проблемы, которые могут возникать при создании группы совместного чтения Евангелия на приходе, принципы, которыми я руководствовался при организации такой группы, а также приведен раздаточный материал, который использовался при проведении встреч.

Основные работы, на которые я опирался: 1) В.С.Стрелов. «Евангельские чтения как форма работы со студенческой молодежью» 2) «Миссия возможна». Сборник методических материалов под ред.В.С.Стрелова

ПРОБЛЕМЫ

В Православной церкви можно встретить самое разное отношение к группам чтения Евангелия – есть одинаково горячие сторонники и противники.  Чаще же всего мне приходилось сталкиваться с настороженной подозрительностью: при одном названии «Евангельская группа» у многих – и священнослужителей и простых прихожан – сразу возникает некий призрак «протестантизма»– чего-то опасного и неправославного. Не пытаясь вдаваться в причины такого отношения, можно попробовать  привести основные аргументы сторонников и противников Евангельских групп.

Аргументы «за»:  1) В самом Новом Завете, в Деян.1:42, при перечислении 4-х основных составляющих жизни первохристианской общины, а именно: учения Апостолов, общения, преломления хлеба и молитвы – именно учение Апостолов стоит на первом месте,  возможно потому, что совместное «пребывание» в нем придает подлинную церковную глубину и смысл  и христианскому общению, и отношению к Таинствам, и молитве. 2) О важности читать Евангелие сообща и делиться друг с другом своим пониманием говорят, например, такие люди, как  вл. Антоний Сурожский и Патриарх Кирилл. По их мнению, такое общение обогащает и укрепляет веру, т.к. без личностного, осмысленного, своего отношения к Слову Божию (а группы чтения Евангелия призваны развивать, углублять, делиться именно этим) христианство сразу выхолащивается во что-то внешнее – по словам патриарха Кирилла, «в фольклор, музей или маскарад».

Аргументы «против»: 1) У человека новоначального, незнакомого с церковным пониманием св.текста может появиться искушение самоуверенно толковать его «вкривь и вкось», часто извращая смысл прочитанного. (Один неверующий человек, прочитав Нагорную проповедь, сказал мне: «у меня создалось впечатление этакого Боба Марли, который лежит под  пальмой, курит марихуану, ничего не делает и всех любит»); 2) У людей воцерковленных нет никакой необходимости обсуждать то, что они и так твердо знают - Евангелие читают и разъясняют  на литургии,  в проповеди, в воскресной школе  (Могу вспомнить девушку на молодежном православном слете, которая на предложение прочитать  в группе заповеди блаженства, с каким-то тоскливым ужасом почти закричала: «Зачем?! Нам ведь это уже сто раз объясняли!»)

Если  аргументы «за» все же  перевешивают, и появляется возможность создать подобную группу на приходе - это, как правило, зависит целиком от доброй воли священнослужителя - то, чтобы избежать самочиния, уклонения в «протестантизм» и «сектантство», обычно рекомендуют основывать обсуждения на толкованиях св.Отцов. Действительно, знание святоотеческих комментариев, как и знание историко-культурного контекста,  чрезвычайно обогащает понимание текста, дает направление и творческий импульс, раскрывает значение сложных мест. Но опять-таки есть опасность подменить чтением комментариев  свое, личностное, глубокое общение со Св.Писанием, остаться с ним на внешнем, «музейном» уровне общения и превратить общение в группе в некий «конкурс эрудитов».

Поэтому, когда у меня появилась возможность создать такую группу, я понимал, насколько важно найти оптимальную модель организации и ведения встречи: группа создавалась при молодежном христианском центре, духовник центра и руководитель шли на определенный риск, зная большое количество критически-настроенных  к такому начинанию людей (от начальствующих до простых прихожан). Хотелось избежать ненужных обвинений и подозрений - в протестантизме и т.п., и при этом чтобы группа не превратилась в формальный обмен знаниями, а достигла своей цели, которую я сформулировал как «общение и общность на основе Евангелия».

ПРИНЦИПЫ ВЕДЕНИЯ ГРУППЫ

Главными задачами для ведущего мне представляются:  а)создать атмосферу доверия и внимания друг к другу; б) помочь сосредоточиться на предмете обсуждения. Помочь этому могут установление и соблюдение определенных правил общения в группе, а также подготовка раздаточного материала, включающего справочный историко-культурный материал, выдержки из толкований и проповедей и вопросы, помогающие в обсуждении.

А. Групповое соглашение

Правила проведения встреч – т.н. «групповое соглашение»  - взяты почти без изменений из курса «Миссия возможна». В принципе, они универсальны для любой групповой работы.

1) Правило «внутренней тишины». Необходимо попытаться остановить поток мыслей, переживаний, связанных с повседневными делами, заботами, с тем, что было пережито в течение дня - и полностью сосредоточиться на настоящем. Т.е. быть «здесь и сейчас».

2) Правило «я»- высказывания  - не обобщать, говорить не «мы должны», «мы так думаем», а «я должен», «я так думаю». Одно из ключевых правил.  Помогает не ставить себя выше других, не навязывать своего мнения, не выступать в роли проповедника. Удивительно, насколько это правило освобождает, убирает внутреннюю зажатость, дает возможность услышать себя, понять ценность своего опыта и поделиться им. В формате «я-высказывания» даже вышеприведенная цитата о пальме и марихуане перестает быть шокирующей и кощунственной – а тоже становится свидетельством вот такого личного «пересечения» с Евангельским словом.

3) Не осуждать, если не согласен с мнением другого. Каждый человек ценен и важен, необходимо понять его опыт и принять как дар. Потом можно высказать и свое, возможно, противоположное мнение – но не спорить, а дополнять друг друга.

4) Один говорит – все внимательно слушают. Не переговариваться, когда другой говорит, не устраивать «междусобойчиков» - это сразу разрушает общее внимание, вообще уходит ощущение общности, цельности группы.

5) Говорить о Евангелии, высказывать свои мысли для многих трудно, поэтому нужно внутренне молитвенно поддерживать говорящего. 

6) Не перебивать, не подсказывать, не поправлять.

7) Желательно соблюдать регламент – 3-4 минуты для высказывания.

8) Говорить по поднятой руке.

9) Никто не принуждает высказываться, но если что-то есть на сердце, даже если это кажется банальным, незначительным – лучше поделиться, для кого-то может быть важным услышать это именно сейчас («не сказал, как украл»)

10) Отключать звук мобильных телефонов.

В начале встречи эти правила озвучивают участники по кругу (каждый вспоминает какое-то одно правило). В конце, так же по кругу, каждый дает обратную связь – краткое впечатление от встречи: что получилось, было ли что-то важное, ценное – и чего не хватило, что можно было бы добавить в будущем. Это помогает корректировать, улучшать проведение встреч, добавлять какие-то элементы (так, например, появилась традиция в конце встречи прочитывать отрывок по церковно-славянски, что помогает лучше понимать чтение Евангелия на литургии)

Б. Раздаточный материал

Содержание раздаток для встреч постепенно менялось. Сначала главным представлялось найти те проповеди, беседы на данный отрывок,  которые меня самого не могут оставить равнодушным, такие слова, которые вызывают сильный внутренний отклик. Основой стали воскресные проповеди вл.Антония Сурожского и комментарии на литургические чтения прот. Александра Шмемана из книги «Великий пост». Эти тексты действительно помогали начать разговор, но иногда получалось, что мы обсуждали уже не Евангельский текст, а предложенную проповедь. Поэтому «доза» гомилетики в раздатке постепенно снижалась, зато увеличивалась доля комментария по историко-культурному контексту. Здесь основными источниками были «Христос и церковь в Новом Завете» прот.Александра Сорокина, «Библейский культурно-исторический комментарий» Крейга Киннера, некоторые другие источники. Также приводилась некоторая «сумма» святоотеческих толкований, в основном по «Толковой Библии» А.П.Лопухин и  комментарию на Четвероевангелия архиеп. Аверкия (Таушева).

Неожиданным открытием стала разница мнений у самих толкователей на одни и те же факты и события  – от второстепенных деталей (какую крышу прокопали четверо друзей расслабленного в Мк2:4 – легкий летний навес или более основательную постройку – из кирпичей и плит?)  - до смыслоопределяющих (к кому были обращены слова Иисуса: «о, род неверный! доколе буду с вами?» (Мк9:19) – к окружающему народу или к ученикам?). Это оказался психологически очень важный момент – на один и тот же фрагмент возможны порой взаимоисключающие толкования – и все они при этом абсолютно православные!

И, наконец, вопросы для обсуждения. Они включают как вопросы на понимание смысла различных фактов, понятий, встречающихся в тексте («что значит быть сыном Авраама – для иудея? для христианина?», «почему для притчи выбраны образы именно мытаря и фарисея?» и т.п.), так и вопросы, связывающие прочитанный текст с актуальными проблемами христианской жизни (напр. по поводу сомнений Нафанаила в Ин 1:46-48 – «сомнение в вере вредно или полезно?», «что значит быть честным (не иметь лукавства) перед Богом?», или по поводу Мк8:34 – «возьми крест свой и следуй за Мною», вопрос – «что здесь означает крест? где его «взять» - ведь, судя по тексту, он у нас всегда под рукой?» и т.п.)

Обсуждение вопросов не является обязательным.  Часто общение идет по совершенно другому направлению, бывает, какой-то вопрос вызывает  большой обмен мнениями, а некоторые остаются незамеченными.

Сейчас в группе 13 человек, но на каждой встрече обычно присутствует человек 7-8, и такое количество можно считать оптимальным. Пока в группу могут входить только члены молодежного центра, но в будущем, конечно, хотелось бы сделать формат встреч более открытым, чтобы ребята могли приглашать своих менее воцерковленных знакомых, и группа приобрела более явную миссионерскую направленность.

 

 Примеры раздаточных материалов 

Получив прощение, мы тоже призваны прощать (из комментария на 8 главу)

(Жан Ванье. Войти в тайну. Иисус в Евангелии от Иоанна)

 

Мы совсем как те фарисеи и книжники,

которые судят и осуждают эту женщину.

Важно, что их Иисус тоже не осуждает.

Более того, Он призывает их быть не зрителями и обвинителями,

а увидеть собственный грех, увидеть истинную суть вещей

и осознать, что они делают и кто они сами.

Иисус говорит им:

«Кто из вас без греха, первый брось на нее камень».

Это слова доверия, света, единства и мира.

Только вера может противостоять силе,

если человек находится в положении слабого.

Наверно, после этих слов Иисуса надолго воцарилась тишина,

и это были мгновения благодати и истины.

Наверно, в душу фарисеев и книжников проник свет,

и с ними что-то стало происходить.

Увидев собственный грех и собственную потребность в прощении,

некоторые, наверно, встали на путь внутреннего освобождения.

Они не стали настаивать, чтобы грешницу побили камнями,

нестали обвинять Иисуса,

а ушли, один за другим.

Суд окончился, женщина свободна.

Когда мы судим или осуждаем кого-то –

то не потому ли,

что не готовы признаться в собственной слабости

и простить самих себя?

Мы проецируем на других людей то, что отказываемся видеть в себе.

Мы обвиняем, судим и осуждаем их,

потому что в этот момент подсознательно судим самих себя.

Осуждая других людей, мы судим самих себя.

Мы с трудом признаем, что причиняем людям зло,

что мы эгоисты.

Мы преступаем закон и делаем, что хотим, пока нас не схватят за руку.

Мы оправдываем себя и свои действия.

 

Иисус призывает нас встретиться с реальностью,

не судить и не осуждать,

а признать, что мы эгоистичны и замкнуты в самих себе,

не способны сопереживать и любить, как могли бы на самом деле.

Он призывает нас простить себя и просить прощения

за все то зло, которое мы причинили,

за все дела любви и правды, которых не совершили,

заравнодушие к тем, кто слаб и беззащитен.

Когда мы поймем, что Бог прощает нас,

то и сами научимся прощать.

Когда мы научимся по-новому, глубже пребывать в Боге,

мы откроем свое настоящее «я», свою истинную сущность,

и наше «я» перестанет скрываться и выйдет наружу.

Мы будем любить других людей, как их любит Бог.

Если Бог прощает нас со всей нашей грязью и хаосом,

то и мы можем прощать людей с их грязью и хаосом.

Стены, разделяющие нас, начнут рушиться.

Но прощение - это великая борьба.

Мы по-прежнему можем испытывать гнев или жажду мести.

Нам нужны новые силы от Бога,

которые сделают нас способными прощать

и стать миротворцами.

 

Все Евангелие Иисуса заключено в словах:

 

И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.

 

Но прощение не ограничивается одним поступком –

например, подойти к человеку, который причинил нам зло,

и обнять его.

Прощение - это процесс.

Переход от ненависти к приятию и любви — это долгий путь.

Мы можем возрастать в прощении,

даже если нам нанесена очень глубокая рана.

 

Несколько лет назад в Руанде мне довелось встретить одну женщину.

Семьдесят пять человек ее родственников были убиты.

«В моем сердце столько ненависти, - сказала она, -

а все говорят о примирении».

Я спросил, хочет ли она убить тех, кто убил ее родных.

«Нет, - сказала она, - убитых и так слишком много».

Я сказал: «А знаешь, что первый шаг на пути к прощению –

это отказ от мести? - Ты на пути прощения».

 

Я слышал о женщине, которая оказалась в тюрьме

по ложному свидетельству одного человека.

Она не знала об Иисусе,

но к ней в тюрьму регулярно ходила одна монахиня.

Однажды она встретила Иисуса и узнала евангельскую весть.

Это было для нее откровением.

Монахиня спросила, не думает ли она простить лжесвидетеля.

«Нет, он причинил мне слишком много зла, - ответила она. –

Но я молюсь каждый день,

чтобы он избавился от зла, которое в нем».

Второй шаг на пути прощения - это молиться за тех,

кто сознательно или неосознанно причинил нам зло.

 

Следующий шаг - понять, что представляет собой человек,

который причинил нам зло.

Как он стал таким? Какие страхи его терзают? Откуда они?

Наверное, этот человек тоже когда-то был глубоко ранен.

Постепенно мы начнем понимать его.

 

Иисус пришел освободить нас

силою Духа Святого,

чтобы мы шаг за шагом шли по пути прощения.

Он открывает нам такой взгляд на человека,

под которым цепи насилия падают

и стены разделения разрушаются

и где мы свободны любить так,

как нас возлюбил Бог.

 

Вот как пишет о прощении романист Виктор Гюго:

 

Бог - это гигантский благоухающий сосуд,

всегда умывающий ноги Своим созданиям;

Он источает благоухание каждой порой Своего бытия

и отдает Себя в любви без остатка.

Прощение - это Его дело.

 

Прощение лежит в основе всех отношений между людьми,

это квинтэссенция любви.

Прощать - значит любить людей такими, какие они есть,

открывать их красоту,

скрытую за стенами, которые они воздвигли вокруг своего сердца.

Прощение - новая сила, которую дает Бог.

Прощение - это путь мира.

Папа Иоанн Павел II писал:

«Нет мира без справедливости и нет справедливости без прощения».

«Печаль» и «веселие»

Есть два внутренних побуждения, стимулирующих работу нашей памяти, как бы два удара молоточком, которые высекают воспоминания, таящиеся под спудом: перенесенная некогда боль (во многих ее разновидностях: стыд, гнев, обида...) и благодарность. Голос благодарности куда более тихий, чем стон боли, зато у нее больше тем, вариаций, имен. Благодарность - это всегда зашифрованная весть о Боге, о Котором мы узнаем, еще до того, как овладеваем языком или только алфавитом веры. Иногда обе эти вида памяти, та, которая отзывается болью и та, которая откликается благодарностью, как бы сливаются воедино. «Нет ничего страшнее памяти смертной и дивнее памяти Божией, - говорит Добротолюбие, - та вселяет спасительную печаль, а эта исполняет духовным веселием. Ибо пророк Давид поет: "Помянух Бога и возвеселихся" (Пс.74,6); а Премудрый учит: "поминай последняя твоя и во веки не согрешишь" (Сир.7,39)». (Илия пресвитер, Добр.Ш, 432).

Настоящее мое размышление будет посвящено скорее духовному веселию, чем спасительной печали, хотя и то, и другое служит познанию памяти Божией. Но если говорить о познании Священного Писания, то оно происходит прежде всего в радости, с «веселием Давида». «Радуюсь я слову Твоему, как получивший великую прибыль... Душа моя хранит откровения Твои, и я люблю их крепко» (Пс.118, 162, 167). Впрочем, всем ли эта радость доступна, всякая ли душа готова откровения полюбить? Есть старый забытый спор о восприятии Библии, так до сего дня и неразрешенный. Протестантизм говорит (устами Лютера): нет на свете более ясной Книги, всякий сапожник, любая кухарка способны ее понять. Православие откликается (когда откликается): Да, действительно, Библия может быть яснее ясного, но ведь эту ясность надо еще стяжать, этой ясности надо научиться, стать достойным ее. И потому начнем со спасительной печали покаяния в своем неразуме, в гордыне и несмирении, и дабы не согрешить ложным мнением, пойдем прежде всего на выучку к тем, кто уже воспитал свой ум для Слова, т.е. к толкованиям святоотеческим.

Если мы прислушаемся к католическому решению, то оно типологически близко к православному, только здесь роль святоотеческого наследия при подходе к Писанию принимает на себя не какая-та далекая в веках, духовная, авторитетная инстанция, а вполне конкретная иерархическая структура, следующая в свою очередь не менее конкретным вероучительным документам, последним из которых является Конституция Второго Ватиканского СобораDeiVerbum.

Пожалуй, православное решение, изложенное здесь достаточно вольно, представляется мне наиболее глубоким, хотя ни один древний авторитетный учитель не вправе лишать ученика его свободы. Чтение

Писания, или скорее общение с ним, - это всегда благодатное событие, которого Христос удостаивает нас, но к этому достоинству ума, внимающему Слову Божию, мы еще должны найти доступ. Откровение Писания подобно чуду, а чудо, как мы знаем, происходит по милости Божией, как и по нашей вере. В данном случае речь идет о чуде, которое совершается в разуме.

Спрятанная жемчужина

Описание этого чуда в Евангелии очень кратко, оно занимает одну строку. Строка эта всегда казалась мне загадочной. Когда Иисус перед самым Вознесением в последний раз встречается со Своими учениками, ест с ними рыбу и мед, Он как бы выступает экзегетом слов Своих, сказанных во времена земного Его служения. «Вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний» (Лк. 24, 44-45).

Ученики Воскресшего, должно быть, и раньше не были обделены умом и, разумеется, знали Писание, причем не понаслышке, как «невежды в Законе», а пройдя школу самого Иисуса, у которого Писание, судя по евангельским свидетельствам (особенно от Матфея), буквально не сходило с уст. И все же ум их нуждался в «отверзении», в неком изменении внутреннем для того, чтобы уразуметь то, что они и так знали, помнили, может быть, выучили назубок. Но Христос «отверз им ум», словно дал опознать Самого Себя в «законе..., пророках, псалмах». Мы знаем, что чтение священных Текстов было действием сакральным, овладевающим не только умом, но и освящающим все существование иудея. В религии Моисея всегда существовала традиция разгадывания тайного эзотерического смысла, скрытого за буквами Торы, и в этом смысле Иисус как бы оставался в ее русле. Однако тайный смысл Писания есть в то же время смысл предельно открытый. Этот смысл есть Он Сам, Бог-Слово, Слово же говорит, обращается к нашему разуму. «Я говорил явно миру, - так Иисус защищает Себя на суде первосвященников, - и тайно не говорил ничего» (Ин.18,20). Открытость, явленность Христа остается самой непостижимой Его тайной. И эта явленная тайна живет и в нашем познании. Слово Божие мы стремимся познать верой, но верой, взыскующей разума, не желающей оставаться в некотором мистическом полумраке со скользящими вокруг тенями. Недаром образы Христа, которые мы находим в Писании и достойных доверия толкованиях его, всегда конкретны, зримы и даже предметно «тверды». Он - жемчужина, спрятанная в поле, по толкованию св.Иринея Лионского, однако поле - это весь мир. «Эта жемчужина сокрыта в Писании под покровом разных образов и притч, которые нельзя было понять до пришествия Христова, - говорит св.Ириней. - Об этом было сказано пророку Даниилу: "сокрой слова сии и запечатай книгу сию до последнего времени; многие прочитают ее и умножится ведение"» (Дан.12,4).

Однако - прервем цитату - эту жемчужину мы находим, она сама бросается нам в глаза. «Также и Иеремия говорит, продолжает св. Ириней. - "В последующие дни вы ясно уразумеете это" (Иер.23, 20). Поистине всякое пророчество являлось лишь в качестве загадок, но в момент совершения оно приобретает точное свое значение» («Против ересей»). Ириней Лионский традиционно относит это различие пониманий Ветхого Завете к противопоставлению иудейского и христианского истолкования Писания, но разве не были уже христианами те благочестивые иудеи-апостолы, обедавшие когда-то с Воскресшим Господом на берегу Галилейского озера? Однако и они, как читаем, нуждались в «отверзении ума». И не только они, но и мы с вами тоже, и, наверное, куда в большей степени. Дело здесь вовсе не в притчах и прикровенных образах; многоценная жемчужина заброшена в нас в виде совершенно ясных евангельских слов («ибо на свете, повторим, нет более ясной книги»), и вместе с тем каждому эту ясность нужно извлечь из неисследимой тайны, до последней глубины которой никому из нас не добраться.

Исполнение Слова

«Исследуйте Писания..., а они свидетельствуют о Мне», - говорит Иисус (Ин. 5, 39). Попробуем подойти к свидетельству Писания, начав со времени, на которое ссылается св.Ириней. Иеремия предрекает «последующие дни», благоприятные для уразумения, Даниил - «последние времена, когда умножится ведение». Вспомним слова Иисуса в синагоге Назарета после чтения пророка Исайи: «Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами» (Лк. 4,21). Все Писание исполняется во Христе, Закон и Пророки, Писание надежд, когда от «избытка сердца говорят уста» и безмолвное писание твари, «стенающей доныне», писание звезд и писание трав, писание рек и писание времен. «Последние времена» или «последующие дни» вмещают в себя полноту Божию, телесно обитающую во Христе. Также и земные, исторические дни Иисуса могут стать днями исполнения Слова, вместить в себя полноту Царства Божия.

«Пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие» (Мк.1, 14-15).

Время исполняется - онтологически, в предвечном замысле Божием - и остается историей, часами и днями, проведенными в Галилее. Царство приблизилось - и осталось невидимым, как для глаз, так и ума. Две тысячи лет существования Церкви Христовой представляются мне путем в сторону Царства, которое близко, в каком-то немыслимом соседстве с нами, хотя мы его и не видим, к этому исполнившемуся времени, хотя мы его и не чувствуем. Это царственное время приоткрывается в опыте святых, в молитвенном подвиге и озарении, в любви, которая не ищет своего, наконец в таинствах Церкви, прежде всего в Евхаристии. Когда мы приближаемся к этому опыту, мы имеем в себе свидетельство, которое невозможно уловить, хотя оно и остается в нашей памяти, того что нечто действительно произошло. «Новое время, время Царства Божия и исполнения его Церковью, входит теперь в падшее время "мира сего", чтобы нас, Церковь, возвести на небо и претворить в то, "что она есть": Тело Христово и Храм Святого Духа» (Прот.А.Шмеман, Евхаристия. Таинство Царства, Париж, 1988, стр. 59).

«Претворить в то, что она есть» можно и должно не только Церковь как Тело Христово, но и Церковь как Слово Божие, которое пребывает внутри нас. Писание есть словесное Тело Христово и местопребывание Святого Духа, построившего Себе храм в священном Тексте. Однако «Всевышний не в рукотворных храмах живет», по слову первомученика

Стефана (Деян. 7,48), стало быть, не только в буквах, фразах и смыслах Текста, хотя этот текст служит для Него почвой и кровом, и телом, но в чем- то таком, что нельзя ни осязать, ни помыслить. Так и Писание, когда разум усваивает его, цитирует, анализирует его текст, остается по сути скрытым, нуждающимся в том, чтобы его открыли, отверзли для подлинного разумения, для исполнения времени его - в нас.

Покрывало, лежащее на сердце при чтении Писании, снимается Христом, как говорит ап.Павел (см.2 Кор.3, 15). Павел в своем послании говорит лишь о «сынах Израиля», но здесь есть иносказание. Такое же покрывало лежит на сердцах у всех, и снимается лишь употребляющими усилие, по слову Иисуса. Когда наш ум уразумевает для себя Писание, то Царство будущего века, Царство Христово, выступает из его скрытых недр и заполняет его и тогда наш ум становится неожиданно свободным и в эсхатологическом смысле «царственным».

«Ибо Царство Божие внутри вас есть».

«Тайна, сокрытая от века....»

Есть прямая аналогия между «внутренним деланием» и уразумением Писания, ибо и то и другое совершается в сердце человека. Разум, который делает вид, что отдает приказы, - говорит нам «пойди», и мы идем, говорит «сделай», и мы делаем - на самом деле лишь выполняет работу управляющего. Он ведет нашу мысль туда, куда ему указали, однако того, кто задает направление, всегда бывает почти невозможно застать за работой. «Из сердца исходят злые помыслы...» - и наш ум с готовностью облекает их в мысленную форму, однако когда к сердцу приближается Царство, пусть даже издалека, оно может дать какие-то побеги и в нашем разуме, даже и в философствующем. Отсюда возникают многие непреложные доказательства бытия Божия, чей мрамор тотчас превращается в солому, как только Бог исчезает с нашего горизонта.

Мы знаем, что есть аскетическая практика нисхождения ума в сердце, коей овладевали лишь после долгого молитвенного подвига, и она применима в той же мере и к аскезе Писания. Ум нисходит в сердце Писания, освобождаясь от тяжелого покрывала, затемняющего его смысл. И там, в сердце, которое открывается приблизившемуся Царству, наш разум учится читать по складам «письмо Христово (через служение наше) написанное не чернилами, но Духом Бога Живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца» (2 Кор.2, 3). И здесь есть иносказание, если мы вспомним известную молитву: вынь из меня сердце каменное, даждь мне сердце плотяное. Ибо от каменного сердца каменеет и разум, плотяное же сердце, сердце, которое перекачивает живую кровь, может овладеть и азбукой «письма Христова», написанного Духом.

«Отцы и братия, - говорит св.Симеон Новый Богослов, - духовное познание подобно дому, построенному посреди познания мирского и языческого, в котором хранится запечатанный шкаф, а в нем сокровище богодухновенных Писаний, и это сокровище никогда не смогут увидеть входящие в дом, пока не будет он им открыт. Однако человеческое знание никогда не сможет открыть его, и потому богатства заложенного в нем Духа остаются неведомыми мирским людям.

Человек, не сведущий о том богатстве, заключенном в запечатанном шкафу, может взвалить его себе на плечи, как он мог бы прочитать и выучить наизусть все Писание, цитируя его как Псалом, не ведая о том даре Духа Святого, который сокрыт в нем» (Cath.24).

Когда Христос отверз ум Своих учеников для уразумения Писания, Он открыл его как некое хранилище, чтобы пролить свет на то, что таилось в темноте, было там спрятано. Таилось же там пророчество о Живом Христе, Который в тот момент стоял перед апостолами, Его распятии, Его телесном Воскресении («осяжите Меня и рассмотрите...»), и собственно, именно такое опознание истины сделало их апостолами, «отверзение ума» было действием Святого Духа еще до Пятидесятницы. Ну, а после нее, когда мы уже не знаем Христа по плоти, Дух совершает то же чудодействие: отверзает ум наш, запечатанный как сейф, запертый как темница, чтобы освободить тайну Христа, «тайну, сокрытую от века...», которая загорается в сердце и облекается в познание, оставаясь недоступной, непознаваемой.

«Молитесь также и о нас, чтобы Бог отверз нам дверь для слова, возвещать тайну Христову, за которую я и в узах» - восклицает апостол Павел (Кол.4,3).

«Затмение Бога»

Только почему дверь эту надо все время открывать? Почему тайна Христова нуждается в освобождении или в очищении, требующем усилий? Нелегко объяснить почему, но мы знаем твердо, что это так. «Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча...» (Евр.4,12), но меч тупеет и ржавеет в уме нашем, оставаясь без употребления. Тайна тускнеет с ужасающей быстротой, если не снимать с нее тяжелых испарений земли или патины времени. «Затмение Бога» - так называется одна из книг Мартина Бубера, - есть не какое-то помрачение лишь одной тупой безбожной эпохи, но постоянный фон человеческого существования в истории. В современном российском обществе, лишь так недавно вышедшем из беспросветной полосы гонений и зажимов, поначалу, казалось бы, религиозно встрепенувшемся, потянувшемся к Слову Божию, доля постоянно читающих Священное Писание, живущих им, вероятно, достаточно мала среди массы переступающих порог православных храмов, а сама эта масса, заметим, никак не превышает пяти процентов российского населения. На Западе же столько отпрысков из традиционно христианских семей, в юности побродив по наркотикам, дискотекам и восточным религиям, часто в конце концов так и остаются в одной из них, например, буддизме, кришне или исламе. Причина проста, по крайней мере, на первых порах: им там ново, экзотично, а, главное, нескучно. Потом уже, когда вы принимаете какую-то веру, ее логика начинает действовать в вас уже самостоятельно, а западный человек нередко следует своей логике до конца. Так, в Италии самые жесткие, наименее диалогичные из приверженцев Корана, требующие снятия распятия со школьных стен, - прозелиты из итальянцев.

Впрочем, может быть, они и правы. Когда средоточие веры нашей, осязаемое, как все в христианстве, и столь же недоступное для разумения, выглядит как некая безделушка, часть мебели, атрибут культуры (защитники распятий, так и говорят: «атрибут культуры»), может быть, его лучше спрятать. Не берусь судить. Но точно также и Слово Божие, распахнутое для всех, беззащитное, как и любые человеческие слова, легко становится частью нашей повседневной, нашей религиозной, нашей стершейся речи. Нет слова более изношенного, чем «Бог». Если где-то существует Гулаг для слов, то «Бог» должен находиться там в самом гиблом, последнем месте, на общих работах. Ибо «Бог» не сопротивляется, не защищает Себя ни от повседневной болтовни, ни от того, чтобы служить атрибутом нашей атавистической, племенной или сентиментальной религиозности. Кстати, в исламе, а в иудаизме особенно, предусмотрены специальные средства ограждения святости того, что не должно произноситься всуе. Да и в христианстве, нашем православном, католическом, протестантском христианстве, такие средства имеются, только остаются без употребления.

Часто бывает невыносимо видеть всю эту захламленность на «месте святе». Проповеди, которые мне доводится иногда слышать по телевизору или в храмах, многословны, приземленны, благодушно моралистичны, иногда невыносимо пересахарены. Священные символы как атрибуты культуры стареют прямо на глазах, жизнь медленно-медленно (ибо традиция еще сильна) тает в них. Христианство, на мой взгляд, уходит в какое-то подполье, может быть, очень уютное, очень культурное, со всеми юридическими гарантиями для свободы совести, предоставляемыми обществом, которое эту самую совесть душит иным, но тоже очень цивилизованным способом.

Впрочем, и подполье может пойти нам на пользу. Оно в силах сделать то, что не удалось сделать ненависти и насилию: пробудить память о смертности христианской цивилизации, как и о смертности нас самих не только как биологических существ, но и как наследников великого Предания, которое будет некому оставить. Не потому, что последующие поколения будут совсем уж невосприимчивы к наследию христианства, но потому что мы разучимся открывать Слово Божие, в самих себе. В самые благополучные, в самые «симфонические» времена об этом предупреждали столь укорененные в этом наследии святые как Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Иоанн Кронштадский. Их исторический пессимизм, звучавший, вероятно, чудачеством в православной империи, оправдал себя более чем с лихвой, однако ни пессимизму, ни оптимизму в христианстве никогда не принадлежит последнее слово. Последнее Слово - всегда Божие, и каждому поколению, каждой христианской душе следует отыскать его, ибо оно в нас самих.

Оно есть то «письмо Христово», «написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками» (2 Кор.3,2). В этом «письме» зашифровано, простите слишком современный язык, ДНК нашей человечности в Боге. В том письме - ключ к любым открытиям, в том числе и научным, как и загадкам будущей истории. И когда его больше не хотят читать, оно как бы стирается само собой, и на месте его все прочие экзотические, мистические или гуманистические школы пишут свои письмена.

Когда Христос отверз им, ученикам, и всем нам, вслед за ними - ум к уразумению Писания, Он открыл в то же время и природу нашего разума, способного, как некогда чрево Девы Марии, нести в себе тайну Слова. Эта Тайна и есть Он сам, который «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр.13,8). Вчера - в Писании, сегодня - в вере, во веки - как Судья, Спаситель, Премудрость, сотворившая мир и Любовь. Это открытие разума дается и как дар и как задание всей жизни, требующее извлечения, откапывания, ибо Слово всегда лежит глубже, чем мы видим, чем можем догадаться. Это раскапывание требует иногда не только неимоверных, непрестанных усилий, но и множества жертв. Столько ценных пород нашей души приходится выбрасывать, столько глубоких мыслей бывает необходимо подвергать «феноменологической редукции», чтобы докопаться до их ядра. Но многоценная жемчужина стоит того. Ибо в ней Закон и Пророки, Отцы и свидетельства собственной нашей души. Я закончу словами одного из самых великих учеников Христовых, преп. Максима Исповедника, который точнее, дерзновеннее говорит то, что и мне хотелось бы сказать:

«Научившийся, наподобие патриархов, откапывать в себе (духовное) делание и созерцание колодези ведения, обретает внутри (них) Христа - Источника Жизни. Премудрость нас призывает пить из него: "Пий от своих сосудов и от твоих кладенцев источника" (Притч.5,15) - исполняющие это обретут сокровища Ее, сущие внутри нас». (Гностические главы, Вторая Сотница, 40).

И вот, простите, еще:

«Слово Священного Писания благодаря возвышеннейшим умозрениям совлекает с Себя (всю) телесную связь речений, облекших его, являясь словно в гласе хлада тонка (2 Цар. 19,2) зоркому уму... Подобное случилось с великим Илией, удостоившимся в пещере Хоривской столь великого видения... Пещера же есть сокрытость мудрости, (таящейся) в уме; оказавшийся в ней таинственно ощутит ведение, которое превыше всякого чувства; в ней, как говорится, обитает Бог» (Там же, 74).