Блог сайта

для всего мира

Эти тезисы были подготовлены для моего выступления на ассамблее Совета по внешней и оборонной политике 9 апреля 2011. Однако мне показалось важным представить их также церковной аудитории, и я благодарен организаторам VII Библейских чтений памяти прот. Александра Меня за представленную возможность.

Что с нами происходит? Ответить на это вопрос возможно лишь в том случае, если мы ставим своей задачей представить образ происходящего, создать модель. В этом докладе я делаю попытку построить модель происходящего на основе отношения к советсткому/постсоветскому в современной светской и в особенности церковной культуре и обозначить связанные с этим опасности. Добавлю, что модель - это всегда упрощение, не реальная ситуация, но приближение к ней.

Я не ставлю своей задачей представить позицию Русской Православной Церкви по этим вопросам. Это скорее размышление о церковном контексте проблем современной русской культуры и русского национализма.

Культура: постсоветское versusрусское

Мы находимся в постимперском состоянии. Даже двадцать лет спустя мы не можем равнодушно говорить о распаде Советского Союза. Однако мы по-прежнему хотим называть наш мир русским. Мы хотим говорить о русском народе и русской культуре. Между тем, всё это уже давно советское или, точнее, постсоветское. И это не «замороженное» постсоветское двадцатилетной давности, а активно развивающееся. Я убежден, что мы используем неверные понятия для описания окружающей нас реальности.

Ценности постсоветской культуры весьма противоречивы, и не складываются в единую картину. Эти внутренние противоречия привели к тому, что мы утратили способность говорить о себе, о предках, друг о друге положительно, создавать убедительные и привлекательные образы. Во всяком созданном сегодня образе есть подвох - или что-то идеологические неприемлемое, или издевательское, или картонно- пластмассовое.

Ни в высокой культуре, ни в массовой нет положительного образа современной России. Мы сами себе не нравимся и друг друга не уважаем. Что уж тут претендовать на то, чтобы нравиться другим? И какая тут может быть модернизация?

Цельный образ настоящего отсуствует. Образ прошлого мифологизирован, в нем есть проявленное героическое, и табуированное трагическое. Нет и ясного образа нашего будущего.

В центре национальной системы ценностей и одновременно - со всеми плюсами и минусами - в центре новой национальной мифологии находится лишь одно событие - Великая Победа в Великой Отечественной войне. Эта победа воспринимается как единственное «священное» событие нашей истории ХХ века. Празднование Дня Победы сконструировано как религиозное действие, в котором участвует - или, по крайней мере, которому сочувствуют - большинство россиян.

Так формируется подобие гражданской религии со своими правилами и ритуалами. Тема победы настолько «свята», что говорить о ней можно только в тех рамках, которые усвоены массовым постсоветским сознанием1.

Между тем, в основе этой гражданской религии лежат языческие ценности, смыслы и символы, лишь отчасти модернизированные коммунистической пропагандой.

Вечный огонь

Ритуальные формы этой религии, в частности, предполагают всеобщее поклонение огню. Давайте задумаемся: и руководители государства, и простые граждане приходят поклониться огню, который извергается из пятиконечной звезды, лежащей на земле.

[Всё, что в этом разделе будет сказано далее, обращено исключительно к христианам и тем, кто принимает христианские образы и символы. Полагаю, что людям нерелигиозным или безразлично относящимся к христианской символике, для правильного понимания текста необходимы значительно более пространные пояснения.]

Огонь - многозначный символ. В рамках христианской культуры следует различать огонь Богоявления (например, образ горящего и несгорающего куста - Неопалимой купины) и огонь суда и проклятия: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный» (Мф. 25, 41).

Однако огонь, выходящий из земли, всегда есть образ ада, геены огненной, гнева Божия...2 В утреннем молитвенном правиле православные христиане молятся ко Пресвятой Богородице: «Избави мя огня вечнующаго, и червия же злаго, и тартара».3

В «Мыслях на каждый день года по церковным чтениям из слова Божия» святитель Феофан Затворник пишет:

«Долго спускал Господь Содому и Гоморре. Они же вместо вразумления спешили на верх нечестия, зато, когда не чаяли, поражены огнем, во образе вечного огня, ожидающего нечествующих. Не миновать и тебе этого огня, если пойдешь теми же путями. Приводи все это на память, сидя сам с собою, особенно в ночной тишине и темноте, и возгревая тем страх Божий, страшись греха, как бы в нем подкрадывался к тебе пламень огня вечнующего» 4

Однако сегодня отдельные православные священники, как, например, преподаватель Московской Духовной Академии иеромонах Тихон (Зимин), готовы оправдать практику поклонению вечному огню из пастырских соображений: «Мы должны с пониманием относиться к тому, что для многочисленных ветеранов и людей старшего поколения эти символы имеют ценность, мы должны щадить их чувства».5 Однако некоторые идут еще дальше и готовы признать, что вечный огонь - это гражданская святыняНа эту формулу следует обратить пристальное внимание. С христианской точки зрения соединение этих двух слов невозможно. Святость - это неотъемлемое качество Бога. Всё остальное свято лишь постольку, поскольку приближается к Нему. Поэтому употреблять понятие святости в светском, гражданском контексте невозможно. Но ситуация меняется, если идет формирование гражданской религии, которая требует парарелигиозной риторики и ритуала.

Этой риторикой уже вполне овладели высшие российские чиновники. Ярким проявлением такой постсоветской религиозности является высказывание Анатолия Лыскова, председателя Комитета Совета Федерации по правовым и судебным вопросам, представителя в СФ от администрации Липецкой области. «Как для православных святыми являются Рождество, Пасха, так для меня святой День Победы, - заявил Лысков.- Может быть, для кого-то это сравнение покажется и неправильным, но для меня это так [7]».

Что же происходит с культурой, в центре которой находится «День Победы»? На мой взгляд, у этой культуры формируются весьма опасные черты:

• сохранение и культивирование «образа врага»;

  • тотальная героизация войны, превращение ее в лубок и забвение войны как трагедии;
  • острое переживание ущемленной национальной гордости («Мы же победители, а теперь смотрите, как мы унижены»);
  • примитивное (языческое) понимание патриотизма;
  • оправдание победой всего, что случилось с Россией в ХХ веке, и прежде всего тоталитарного режима и лично Сталина.8

В последние годы обостряется конфликт между постсоветской гражданской религией и русской культурой, вдохновленной евангельским идеалом.

Для Русской Православной Церкви особую остроту приобретает вопрос о том, почему сегодня оказывается «недостаточно» традиционных форм поминовения павших - заупокойной литургии, панихиды, литии? С каких пор молитва в храме на 9 мая оказалась «ущербной» и непременно требующей «дополнения»? Почему возложение цветов к вечному огню приравнивается к молитве, хотя это всего лишь молчаливое возложение цветов? Не это ли яркое проявление секуляризации? Подчеркну особо: к памяти павших мои слова не относятся, только к тем странным формам, которые остались нам в наследство от советской эпохи.

Церковь и современная культура

Здесь мы подходим к очень важному вопросу: как Церковь относится к современной культуре и какое место в ней занимает?

Исследований никто не ведет, однако очевидно, что единого (соборного) ответа у Церкви нет. И вряд ли Русская Православная Церковь - большая Церковь - может сегодня сформировать единую позицию по вопросам, которые не являются сугубо церковными.

Во второй половине ХХ века в Церкви параллельно развивались несколько во многом самостоятельных субкультур, причем каждая из них - прямо или косвенно претендует на то, чтобы бы быть выразителем подлинно церковного опыта.

Первая церковная субкультура готова инкорпорировать элементы советской культуры, и делает это, утверждая, что советская культура более христианская по своему содержанию, чем современная массовая культура.

Это наиболее многочисленная группа. В нее входят практически все неофиты, в том числе и принявшие священные сан в последние 10-15 лет. В эту группу естественно входят и те православные, которые заявляют о своем членстве в коммунистической партии9 или прямо говорят о своих глубоких симпатиях к советскому прошлому.

Для этой группы характерно стремление к социальной и культурной самоизоляции, крайнее недоверие к любым формам «западного», оформленное целым рядом стойких мифов. Эти мифы, как правило, специфически церковные:

  • угроза экуменизма, понимаемого буквально как подчинение Православной Церкви католикам или протестантам;
  • угроза «неообновленчества», понимаемого как любое отступление от сложившихся в последние десятилетия богослужебных традиций;
  • вера в старцев и шире - потребность в жестком, авторитарном стиле духовного руководства;
  • крайняя степень недоверия к государству, ведущего «антинародную политику» и внедряющего средства тотального электронного контроля, СНИЛС, УЭК и ювенальную юстицию и т.п., причем всё это необходимо критиковать не с гражданских, а именно с богословских позиций.

Обобщая можно сказать, что это православие без традиции, то есть усвоенное без личного опыта общения, по книгам или суррогатным курсам.

Ее представители продолжают бороться с церковными проблемами ушедшей советской эпохи - экуменизмом и агентами КГБ внутри Церкви, но сегодня это уже не реальные проблемы, а фантомные боли.

В недрах этой группы формируется то, что поэт и публицист Ольга Седакова назвала церковной идеологией. Эта идеология «защищает своего адепта от встречи с реальностью и от встречи с Богом, предлагая ему иной, лучший мир, где все ясно и все правильно».10

Принять эту субкультуру за Православие очень просто, а разобраться, что это именно субкультура, а не само Православие, гораздо сложнее. Эта субкультура, очень цепкая, старается никого не отпускать. Те же, кто все-таки «вырастают из субкультурной церковности, расцениваются ею как гордецы, либералы, модернисты, «апостаты», разрушители церковных уставов и т.п.»11

Вторая церковная субкультура сохраняет преемственность с церковным подпольем 1930-50-х годов, с прошедшими лагеря и тюрьмы священнослужителями дореволюционного воспитания. Эта группа сознательно и последовательно не принимает ничего советского. Однако делает это спокойно и неагрессивно, понимая, что многие годы могут уйти на преодоление советского даже внутри Церкви. Протоиерей Владимир Воробьев, ректор Свято-Тихоновского университета, говорит о недоверии внутри Церкви как о «тяжелом наследии советского прошлого».12 При этом вторая субкультура открыта к современной высокой (не массовой) культуре.

Представители этой группы хорошо понимают универсальный характер восточно- христианской культуры, но знают, любят и ценят те формы культурной традиции, которые сложились в лоне русского Православия.

Эта церковная субкультура, в целом весьма немногочисленная, состоит из двух основных групп. Во-первых, это несколько десятков больших приходов преимущественно в Москве и Санкт-Петербурге. Как общины они достаточно замкнуты, но их миссионерская, образовательная и благотворительная деятельность известна очень широко.

Опорой этой группы являются священники, которым сейчас по 60-70 лет, и не ясно, как следующее поколение сможет сохранить эти умонастроения. Что сохранится? Что претерпит изменения? Ответов на эти вопросы сегодня нет.

Во-вторых, это приходы Зарубежной Церкви (преоимущественно в Европе, Северной Америке и Австралии), состоящие из потомков белой эмиграции. Их также становится всё меньше.

В церковное управление представители этой группы как правило не рекрутируются, поэтому их влияние в большинстве случаев можно почувствовать только на уровне личной коммуникации.

Наконец, третья церковная субкультура - как и положено в эпоху постмодерна - с одной стороны заявляет о своей связи с церковным катакомбами, по крайней мере, имитирует эту связь, но с другой стороны полностью воспроизводит советскую культурную матрицу. По сути эта группа сохранила стилистку советской пропаганды и лишь заменила ряд терминов и понятий: «Советский Союз» на «Святая Русь», «коммунистический» на «православный» и т. п.

Вербальное и шире - публичное - выражение этой группы нередко выглядит малоубедительно и даже карикатурно.

Вот, например, священник Александр Шумский комментирует землетрясение в Японии на портале «Русская народная линия»:

«Практически все русские люди, в один голос, не сговариваясь, утверждают, что страшный природный катаклизм в Японии есть возмездие этой стране за оскорбление нашего Отечества. После посещения Курильских островов российским Президентом в Японии топтали его портреты, сжигали и рвали российский флаг. Флаг любой страны есть её главный символ. Разрывание и сжигание флага означает символическое уничтожение страны. За символическими действиями, как правило, следуют практические, Япония к ним, очевидно, готовилась. Вот и вернул ей Господь бумерангом то, что причитается за ошибочные символические действия и намерения».13

Из этих слов вырастает образ жестокого и беспощадного жреца некой национальной веры, который готов проклясть всё, что покушается на постсоветскую гражданскую религию.

Очевидно, что третья группа - это носители полусектантского сознания внутри Церкви. Именно из них рекрутируются различные «затворники» типа «пензенских сидельцев» и большинство активистов так называемых «православных пикетов».

Национализм

В последние три-пять лет в Церкви растет внутреннее напряжение между формой (именем) и содержанием. Дело в том, что последние 70 лет Церковь в России называется

Русской Православной (до октябрьского переворота - Российской Греко-Кафолической), и сегодня великороссы претендуют на то, чтобы по своей национальной идентичности Церковь была русской в узком смысле слова.

Однако в составе Русской Православной Церкви находятся автономные, в большей или меньшей степени самоуправляемые Церкви Украины, Белоруссии, Молдовы и Прибалтики. Если русский национализм станет основой культурной политики Московского Патриархата, то он неминуемо займется подавлением других национальных/местных традиций. Однако желаемой националистами унификации не будет. Результат будет противоположным - отделение тех общин, которые придерживаются своих национальных традиций.

В конечном итоге это может может привести к дезинтеграции Московского Патриархата и существенному сокращению его канонической территории. Таким образом, русский национализм следует назвать одной из серьезнейших угроз для Церкви.

И надо сказать, что Патриарх Кирилл занял очень четкую, даже жесткую позицию:

«Нужно создать невыносимые условия для деятельности любых радикальных

групп как среди этнических меньшинств, находящихся в диаспоре, так и среди

коренного большинства»14.

В заявление Патриарха после беспорядков на Манежной площади не было ни слова, ни намека на поддержку или симпатию к русским националистам. И это вызвало недоумение, которое было грубо озвучено Константином Кинчевым, лидером рок-группы «Алиса», на встрече с православной молодежью:

«Мне бы хотелось, чтобы Русская Православная Церковь, а точнее, наш Патриарх

Кирилл не боялся слова «русский» и обращался к нам «русские братья и сестры».

Меня расстроила речь Патриарха после событий на Манежке».15

Два года назад Патриарх Кирилл впервые заявил о «Русском мире». Формирование концепции не случайно - это попытка преодолеть реальную угрозу радикализации русских националистов внутри Церкви. Концепция «Русского мира» должна привести с одной стороны к локализации русского национализма, с другой - к представлению русской культуры как универсальной христианской культуры славянских народов, а русского языка как языка международного общения.

Как и на чем строить будущее?

Вопрос не в программах и не в финансировании. Первая и главная перемена, которая должна произойти - это преодоление декларативного характера системы ценностей. Мы уже привыкли, что разговор о ценностях ни к чему не обязывает. Можно запросто сказать одно, а сделать прямо противоположное. Никто не осудит, на репутации это не скажется.

И это тоже важная и очень удобная часть постсоветской религии. Я сам выбираю, какие нравственные нормы и принципы соблюдать сегодня или завтра.

Преодолеть такое раздвоение сознания можно только совершив нравственное усилие. Однако какова мотивация? Зачем это усилие совершать? И здесь ключевым становится образ будущего. Каким мы его видим для народа? Для страны? Для своей семьи? Взаимное отчуждение государства и общества не дает возможности найти общий ответ.

Подвох в том, что здесь постсоветская гражданская религия уже не поможет. Она «работает» только тогда, когда общество и государство целиком обращены к прошлому. Образ будщего в этой системе координат сформировать невозможно - он уже потерпел крах на рубеже 1980-90-х годов.

Да, и Православие в России сегодня тоже во многом обращено в прошлое, но оно имеет эсхатологическое видение, может говорить о месте народа в истории, переосмыслять прошлое, давать ценностные ориентиры. Но без «встречных» нравственных усилий Церкви и общества всё это останется только возможностью.

Реалистично смотрится и другой сценарий: отказ от любых нравственных усилий, отказ от формирования культуры будущего. И надо сказать, что этот сценарий пока более вероятен.

Вопрос в том, кто и какие усилия готов приложить для решения этой задачи. Если внтури страны не будет сформирована реальная культурная политика, она будет задана извне. В условиях глобального общества это не так сложно.

1 Поэтому приветствуются фильмы типа «Мы из будущего» и не приветствуются фильмы типа «Рио-Рита» - о поражении поколения победителей.

2             Подробнее об этом см. Сологуб Валентина. Вечный огонь. // http ://www.kadashi .ru/mb/ 2/vechogon. html

3    Утреннее молитвенное правило. Молитва седьмая ко Пресвятой Богородице. Русский перевод: «Избавь меня от огня вечного, злого червя и преисподней».

4   Феофан Затворник, святитель. Мысляи на каждыи день года по церковным чтениям из слова Божия. // Цит. по: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=everyday

5                Религия и день Победы - мнения священнослужителей. // http://www.regions.ru/news/2356542/

6    Священник Евгений Смирнов: «Что касается Вечного огня - это символ светский, но Церковь относится к нему как к гражданской святыне. Ведь он учреждён не в честь какого-то отдельного правителя, или какой-то идеологии, а в память о воинах, отдавших жизнь за правое дело». // http://skatinfo.ru/also/also_166.html- 5 октября 2010.

7    Не надо учить русских, как праздновать день Победы (мнения парламентариев). // http://www.regions.ru/news/2356401/

8   Рой Медведев: «Вижу, что в стране растет выпуск тенденциозной, псевдоисторической литературы, в том числе книг, восхваляющих Сталина и сталинизм. Никакие критерии научного качества при этом не выдерживаются. Идет прямая пропаганда сталинизма, полное отрицание того, что Сталин совершал какие-то преступления». // Рой Медведев. В сталинской редакции. // Московские новости, 15 апреля 2011 // http://www.mn.ru/society/20110415/301062130.html

9  Представители КПРФ утверждают, что таких около 30 процентов.

10  Ольга Седакова. Субкультура или идеология? // http://religo.ru/columns/14179

11  Петр (Мещениров), игумен. В защиту расцерковления // http://religo.ru/columns/13874

12       Владимир Воробьев, прот. Быть талантливыми, умными, самостоятельными и трудиться для Церкви // http://e-vestnik.ru/church/prot._vladimir_vorobev_3103/

13                   Свящ. Александр Шумский. Конец «японского чуда» // http://ruskline.ru/news_rl/2011/03/14/konec_yaponskogo_chuda/

14     Заявление Святейшего Патриарха Кирилла в связи с беспорядками на Манежной площади // http://www.patriarchia.ru/db/text/1341558.html

15  Костю Кинчева расстроил патриарх Кирилл. // http://kp.ru/daily/25661/823958/

 

6Представления о полноценном посмертном существовании в телесном или бестелесном виде практически не встречаются в иудаизме вплоть до эллинистического времени (прим. 334 г. до н.э.). Идея воскресения получает свое развитие в период Маккавеев, по-видимому, как ответ на гонения и мученичество, однако, внутренний импульс к развитию представлений о жизни после смерти в иудаизме могла дать и древняя библейская вера во всемогущество Божье, Его справедливость и любовь, достичь которых можно в полноте только после смерти. Бокем видит в развитии верований в загробное существование рефлексию на ветхозаветную веру в Божью верность и справедливость (Пс 49:15; 73:24): Бог верен в Своей любви к Израилю и потому оправдывает праведника. Однако, другие ученые, например, Алан Сигал, видят причины возникновения веры в воскресение именно в реакции на гонения праведников.

19        «Когда услышат Илия и Енох, что бесстыдный явился в местах святых, они сойдут и сразятся с ним, говоря ему: "(И) ты не стыдишься, что ты чужд (всему)? Ты стал врагом небесным и (врагом) тем,

23         Bauckham, 'TheMartyrdomofEnochandElijah, 457-458.

24         J. Jeremias,TDNT2 [1964], 939-941.

31                 Ср. ανηρ προφήτης δυνατός εν εργω και λόγωв Лк 24:19 и ένεργοΰσιν α! δυνάμεις εν αυτωв Мк 6:14. δυνατός έν εργω καΐ λόγωсходно с описание Моисея в Деян 7:22.

33Ср.προφήτης ώς εΐς των προφητών(«пророк как один из пророков»). В западном типе текста Марка словаπροφήτης ώςпропущены, что можно рассматривать как прямую ассоциацию Иисуса с одним из древних пророков, а не схожесть с ними (см. O. Cullmann, The Christology of the New Testament

I. Текстология.

Кратко перечислим текстологические особенности отрывка.

II. Редакция.

Величковский Паисий, преподобный. Автобиография. Житие. ... С. 144.

6Подосинов А.В. Указ. Соч.

26  К этой теме мы вернемся ниже.

29  Pyr. 1652-1653.

38  PMIII, p. 145-157.

39  См.: Зубов А.Б. Цит. соч. С. 180; Три аспекта Великой богини прослеживаются в европейском фольклоре, где Богиня оказывается и супругой, и убийцей своего сына (см.: ГрейвсР. Белая богиня. Историческая грамматика поэтической мифологии. Екатеринбург, У-Фактория, 2007. Глава 22. http://www.drui.ru/content/view/202/39/).

41  Символика брачного соединения Неба и Земли отчетливо прочитывается в памятниках минойского Крита. В Диктейской пещере - древнем минойском святилище, обнаружено огромное количество двулезвийных топоров - образов минойского Зевса, воткнутых в щели сталактитовых столбов, служивших образами Великой богини (Матери-Земли) (топор, как и бык, символизирует Мощь Небес, нисходящую на Землю, и часто изображается между бычьими рогами). Комбинация топора и колонны может интерпретироваться как символ брачного соединения Неба и Земли - центрального момента «пещерных» священнодействий минойцев (см.:Evans A.J.MycenaenTreeandPillarCultandItsMediterraneanRelations// TheJournalofHellenicStudies. 1901. Vol. 21. P. 100-111).

57         См.: Руг. 1255c-1256d; 1280-1281.

74  Ср. древнеегипетский обычай сопровождения имени каждого умершего именем Осириса (Осирис имярек). Каждый умерший - Осирис, т.е. соединитель божественного и человеческого, победитель смерти.

86  KellerM.L. The Eleusinian Mysteries of Demeter and Persephone: Fertility, Sexuality, and Rebirth // Journal of Feminist Studies in Religion. 1988. Vol. 4. No. 1. P. 32.

104  АфанасьеваВ.К.Гильгамеш... С. 94.

120  Ригведа 5.1.7.

121  Ригведа 1.27.1.

122  ЭлиадеМ. Шаманизм. Архаические техники экстаза. К.: София, 1998. С. 348

126         Элиаде М. Цит. соч. С. 347.

130       Календарное время ухода Инанны в Подземный мир (см.: Емельянов В.В. Ниппурский календарь и ранняя история Зодиака. СПб., 1999. С. 98).

137          Элиаде М. Тайные общества и обряды инициации и посвящения. София: Гелиос, 2002. С. 12-13 (цит. по: Афанасьева В.К. Орел и змея. С. 304).

142       Там же. С. 308-309.

153       Табл. XII, 203-204.